Регионализация империи представляется мне делом неизбежным

English text below

Интервью для проекта Европейский правозащитный диалог

— Если можно, расскажите о себе и своей работе в двух-трёх фразах.

— Я журналист, главный редактор портала «Регион. Эксперт», сотрудничаю и с «Радио Свобода», и с эстонскими изданиями, поскольку живу в Таллинне, и с некоторыми американскими исследовательскими институтами. Круг моих медийных контактов весьма широк. Я уже достаточно долгое время продвигаю тему развития регионализма в России, и вижу, что за последний год её популярность и востребованность резко возросли. Сейчас мы стараемся проанализировать эти перемены.

— Каким вам видится развитие событий в России в ближайшее время?

— Точные прогнозы сейчас строить немного нелепо – не стоит подражать Глобе или Ванге. Но в первую очередь триггером перемен может стать поражение в имперской войне против Украины. Как мы знаем из истории, в России все реформы начинались с той или иной проигранной имперской войны. Можно вспомнить и Крымскую войну в середине XIX века, и Русско-японскую войну в начале XX века. Запрос на реформы в обществе возникает именно тогда, когда империя проигрывает очередную войну. Я полагаю, это же предстоит в ближайшее время.

— А кроме поражения, какие факторы ещё могут сыграть роль?

— Разумеется, играют роль и экономические санкции, но, как показал минувший год, они пока не настолько подорвали военную и экономическую системы империи, как можно было бы ожидать. Мы пока что не наблюдаем в России протестов, связанных с ухудшением экономической ситуации. Антивоенные протесты – есть. Многие (не знаю, можно ли их назвать оптимистами) говорили, что если будут жёсткие западные санкции, то российская экономика моментально схлопнется. Конечно, она во многом пострадала, но нельзя сказать, что за минувший год это привело к каким-то катастрофическим изменениям и к резкому падению уровня жизни. Экономика ещё как-то существует. Поэтому ожидать каких-то немедленных выступлений я бы не стал. Конечно, ситуация ведёт к этому, ведь современная экономика не может существовать в изоляции. Но нет такого эффекта, какой был в феврале 1917 года, когда в питерские магазины не подвезли хлеб – и народ вышел на улицы, и всё понеслось. Власть старается не допускать такой ситуации, и пока у неё есть ресурсы для этого.

— Какие возможные варианты открываются в случае такого падения?

—  Всё зависит от того, каким оно будет. Достаточно сложно говорить о каком-то едином сценарии. Например, всё может произойти по модели 1953 года. Тогда после смерти Сталина Политбюро чуть-чуть ослабило вожжи – и потом списало все грехи персонально на Сталина и Берию.  Сами они остались у власти, хотя там были свои свары – Хрущёв убрал от власти «антипартийную группу» Маленкова и Молотова, а затем Брежнев убрал самого Хрущёва. Но сама система сохранилась.

Иная ситуация была в эпоху Перестройки. Ещё до распада СССР власть перешла от КПСС к свободно избираемым Советам, и сам Горбачёв был проводником этой идеи. Это были события фундаментального характера. По существу, самые свободные выборы в России были  именно в 1989-1990 годах, а в постсоветскую эпоху уже включились политтехнологии, нацеленные на удержание статус-кво.

Сейчас трудно сказать, на что будет похож транзит власти после Путина. Но в любом случае, я полагаю, рост региональных требований неизбежен, и он будет включён в этот процесс. Насколько они будут радикальны – это ещё пока не понятно. Но, я, думаю, сработает закон маятника. Сейчас маятник находится в точке тотальной централизации, унификации, империализации. Когда он двинется в обратную сторону, то это приведёт к радикальной дезинтеграции России.

— Может ли при этом сохранить своё положение нынешняя российская элита? Могут ли какие-то её представители о чём-либо договориться с Западом отдельно от остальных?

— Тут можно впасть в конспирологию, вспомнить «17 мгновений весны», где Гиммлер пытается вести переговоры с Западом. Конечно, такое вполне возможно. Но я думаю, что с точки зрения Запада речь пойдет о том, насколько эти элиты легитимны, насколько они представляют страну и могут управлять ею. С прагматической точки зрения, думаю, западные деятели будут обращать на это внимание, но в данный момент мне трудно представить, что в российской политике вообще есть какие-то автономные субъекты.

Впрочем, это, возможно, иллюзия – ведь и до 1953 года тоже казалось, что советская партийная верхушка абсолютно монолитна, а потом выяснилось, что там есть разные точки зрения. Сейчас в России создан очень жёсткий персоналистский режим, где Путин выступает в роли балансира. Это можно рассматривать как вариант, как опцию, но я думаю, что с ликвидацией этого имперского персонализма более значительную роль будут играть события, связанные с теми или иными региональными движениями. В империи их не замечают, но с ее крушением они быстро становятся ведущими политическими субъектами.

— Могут ли при этом реализоваться идеи регионализма? Если да, то какие возможные механизмы вы для этого видите?

— Оптимальным и самым легитимным был бы такой механизм, как свободные выборы региональных парламентов. Ведь губернаторы, которых по факту назначает Кремль, не пользуются особой популярностью, скорее, в большинстве регионов к ним – жёсткая антипатия. Единственным исключением за последние годы было выступление в защиту Сергея Фургала в Хабаровском крае, но его популярность держалась на том, что он победил наместника от «Единой России». И сам он воспринимался там как местный уроженец, неважно, к какой партии он принадлежал – главное, что он выступил против московского диктата. Поэтому народ пошёл за ним, а впоследствии стал его защищать.

Но это – случай уникальный. А в большинстве российских регионов настроения в отношении губернаторов – резко критические. Поэтому я думаю, что в регионах будет запрос на собственную власть. А поскольку там существуют разные силы, то, чтобы они согласовывали свои интересы, думаю, потребуется парламентская форма правления. В российских субъектах федерации и сейчас существуют законодательные собрания, но они лишены каких-либо полномочий. Это совершенно не такая федерация, как США или Германия, где в каждом штате и в каждой земле могут быть свои законы. Сейчас российские региональные парламенты – просто клоны Госдумы, там примерно такое же соотношение различных партий.

Напомню, что в России 1990-х годов существовали региональные политические партии, но в 2002 году они были ликвидированы – постановили, что партии могут быть только федеральные. Это была очень жёсткая антидемократическая мера. Таким образом все региональные гражданские сообщества (правые, левые, какие угодно – главное, что они выражают интересы жителей своего региона) были лишены политического голоса. При этом в европейских странах региональные партии существуют свободно, даже в таких унитарных странах, как Франция. Там в каждом департаменте есть свои партии, они могут выдвигаться и в местные парламенты, и в Европарламент. В Европе такие сообщества обладают и правом голоса, и правом представительства. В России, хотя она формально федерация, региональные партии запрещены, но я думаю, что запрос на них будет. Региональные партии и в республиках, и в областях просто вытеснят федеральные, можно сказать, как класс. Так разрушится весь этот имперский тренд, который основан на том, что у нас «единый народ, от Балтики до Тихого океана, и мы воюем с внешними врагами».

Политика вернётся, так сказать, вовнутрь, в свои регионы, к своим гражданам. В каждом регионе, я думаю, будет запрос на своё местное самоуправление. Ведь сейчас большинство регионов России ограблено. Говорят, что есть только несколько регионов-доноров. Но на самом деле всё обстоит иначе. Например, у нас на портале была статья экономиста из Карелии, который объясняет, почему она считается дотационной. Большинство её крупных предприятий, и даже всемирно известный музей Кижи принадлежит каким-то общероссийским холдингам. Так что все они платят налоги за пределами республики. В Карелии ничего не остаётся, потому она – дотационная. Точно так же Газпром добывает газ на Ямале, а налоги платит в Москве и Петербурге, их бюджеты растут, а местные жители не получают ничего.

Во всём мире считается нормальной другая система: предприятие платит налоги в том регионе, где оно работает. Например, в США корпорация платит налоги в том городе и в том штате, где она зарегистрирована. Налоги и ресурсы не стягиваются в Вашингтон. Так или иначе, на момент поражения в этой имперской войне запрос на региональное самоуправление будет очень высок. Как дальше регионы будут взаимодействовать между собой? Я думаю, понадобятся договорные отношения, но для них потребуется избранная в самих регионах легитимная власть. А нынешние губернаторы не имеют ни легитимности, ни популярности.

— В каких регионах наиболее популярны идеи независимости, наиболее сильные движения за неё?

—  Сейчас мы не можем говорить о том, какова популярность этих идей в  России, потому что тамошние социологические опросы я не назову релевантными. В тоталитарных условиях никакие адекватные опросы невозможны. Но если судить по движениям политэмигрантов из различных регионов, которые покинули Россию за последний год, то такая активность наблюдается в десятках регионов. Они действительно пытаются формулировать какие-то запросы для своих будущих независимых республик. В качестве примера можно привести всё, что угодно, от Кёнигсберга до Дальнего Востока.

По понятным причинам наиболее активны жители различных национальных республик: Кавказ, Поволжье и так далее. Там на экономическое и политическое подавление со стороны Москвы накладывается ещё и национальное, языковое. Но свои региональные интересы выражают и многие русские области. Даже в Кёнигсберге название «Калининград» кажется нелепым самим местным регионалистам, и им не нравится превращение их европейской области в антиевропейский военный форпост. Есть уральские регионалисты, есть сибирские, есть подобное движение в Псковской области – там вспоминают историю Псковской республики. Псковская область очень близка к Европе, но пропаганда стремится сделать её милитаризированным, полицейским регионом – а это вызывает протест.

Я бы сейчас поостерёгся говорить о том, что в каком-то регионе что-то вспыхнет, и он возглавит процесс. Вспомним те же хабаровские события: их вряд ли кто-то мог прогнозировать. Кто ожидал, что в русском регионе люди выйдут на протест, да ещё со своими региональными флагами? Российских флагов там не было – были краевые. Впервые в краях и областях стала так популярна своя региональная символика. Конечно, в национальных республиках подобное случается часто, но в русском крае такое произошло в первый раз. И там были достаточно жёсткие антимосковские лозунги. Впрочем, это вообще свойственно для Дальнего Востока. Поэтому я бы сейчас не стал прогнозировать, с какого региона всё начнётся. Но в случае обрушения кремлёвской вертикали, я думаю, мы столкнёмся с «эффектом домино»: начнётся в одном регионе, перекинется на другой, и постепенно лозунги самоуправления станут такими же популярными, как в 1990 году. Тогда все автономии в составе РСФСР провозгласили декларации о государственном суверенитете. Но тогда почему-то это было позволено сделать только республикам, а не областям. Я думаю, на нынешнем этапе процесс суверенизации затронет и области.

— Какие силы могут возглавить процесс дезинтеграции России? Ведь упомянутый вами Фургал был исключением.

— Все революции порождают своего рода «исключения». Я думаю, что в каждом регионе сформируются гражданские силы – конечно, не сразу. Возможно, в этом примет участие какая-то часть местных элит, но не те люди, которые были назначены «по вертикали», а те, кто давно работает в том или ином регионе, в его экономике, культуре, науке, и так далее. Все эти институты существуют и сейчас, но они подавлены этой вертикалью. Я думаю, гражданское пробуждение произойдёт в каждом регионе, это неизбежно.

Конечно, не во всех регионах поддержат идею немедленной независимости – где-то поддержат, где-то нет. Скорее, будет обсуждаться возможность нового федеративного или конфедеративного договора между регионами, ведь почти все регионы взаимосвязаны – и экономически, и по-человечески. Скорее всего, даже если на выборах появится какая-то сила и выступит за жёсткую независимость – за неё просто не проголосуют, люди не поймут необходимости отгораживаться от соседей.

Полагаю, произойдёт разделение идей: с одной стороны, все выступают против московского диктата, но даже та же Карелия не захочет рвать связи с Ингрией (нынешней Ленинградской областью) или с Архангельской областью. Речь пойдёт об избавлении от вертикального унитаризма, а против прямых горизонтальных связей между регионами, я думаю, никто особо возражать не будет. Но важно, чтобы произошёл реальный транзит власти. Я вспоминаю перестроечные времена, когда власть от КПСС перешла к выборным Советам. Это был короткий период, и его, возможно, мало кто заметил – но он состоялся. И сейчас такой транзит мне представляется наиболее адекватным. В регионах вместо этой назначенной губернаторской псевдоэлиты (зачастую это просто «варяги», люди, которые не имеют никакого отношения к региону) должны быть избраны региональные парламенты, которые будут реально представлять все гражданские сообщества, те же региональные партии, основанные на запросах местного населения. А когда такие парламенты сформируются – они и будут решать, какого рода договор нужен региону, или же ему нужна полная независимость.

— Возможен ли подобный сценарий без крови? Какие регионы в этом плане представляются наиболее опасными?

— Главный риск – не в отношениях между регионами. Это страшилка, которую навязывает Кремль: дескать, если где-то не будет его наместников, то там все передерутся. На самом деле большинству регионов между собой делить нечего. Это касается и сибирских областей, и большинства республик. Они все вместе страдают от одной и той же унитарной политики, Москва выкачивает из них и ресурсы, и налоги. Они в равной мере – колонии. Скорее, они вместе будут выступать против этой вертикали и требовать её ликвидации.

Какие-то межрегиональные столкновения возможны только на Северном Кавказе. Там границы были нарезаны очень искусственно. Разные народы объединяли в одну республику, такие, как Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия – там живут очень разные народы. А, например, ногайцев, наоборот, раскидали по разным республикам. Там ситуация действительно сложная, и, я думаю, возможны какие-то приграничные конфликты. Но если и там будет демократически избранная власть, то она эти конфликты минимизирует. Если во всех российских регионах будут избраны свои парламенты, то они не будут столь остро беспокоиться вопросом границ. Для них будет главным избавиться от этой московской вертикали. А главным риском станет то, что хорошо вооружённые Росгвардия, отряды ФСБ, ФСО и так далее, вступят в регионах в столкновение с местными силами. Но я думаю, что там большинство населения победит эту преторианскую гвардию, её будет недостаточно, чтобы подавить стремление к самоуправлению. Армия же, по моему мнению, будет в этой ситуации сохранять нейтралитет – вряд ли она заинтересована в каких-то межрегиональных столкновениях.

— Какую роль в регионализации России могут сыграть державы Запада? Какова возможная роль Китая?

— Часто говорят, что если Россия распадётся, то Китай заберёт себе Сибирь. Но сейчас мы можем наблюдать, что Сибирь и Дальний Восток фактически превращены в совместную сырьевую колонию Москвы и Пекина. Уже сейчас огромные ресурсы оттуда за бесценок отправляются в Китай, а местное население от этого ничего не получает. Недавно в Иркутской области запустили газопровод «Сила Сибири» от Ковыктинского месторождения, и там весь газ идёт в Китай. Это полный абсурд: газ добывается на российской территории, но сами местные жители его не видят, он полностью уходит в Китай. Это – ситуация абсолютно колониальная.

Китаю не нужно ничего забирать – он уже с позволения Москвы забирает всё, что хочет. Все эти российско-китайские отношения строятся на чистой геополитике, на блоке против Запада, против всех демократических стран. Но в этом блоке сибирские и дальневосточные территории России оказываются в положении ограбляемых колоний, которые сами не распоряжаются своим сырьём. А вот если сибирские и дальневосточные регионы обретут экономическую и политическую самостоятельность, то они сами смогут распоряжаться своими ресурсами. Возможно, и им будет интересно торговать с Китаем – это огромное государство с колоссальной экономикой, но вся прибыль от газа, нефти и угля, что направляются в Китай, будет оставаться у самих регионов и работать на их собственное развитие. Китаю нет смысла устраивать какую-то военную экспансию – он вместо этого устраивает экономическую. А после регионализации он будет получать те же ресурсы, но уже по мировым ценам, а не по демпингу, как Москва продаёт ему сейчас, и платить уже непосредственным производителям.

Что же касается интереса Запада в деимпериализации России, то здесь, я думаю, должно включиться какое-то историческое понимание: пока существует эта гигантская евразийская гиперцентрализованная империя, она постоянно будет угрожать и европейским странам, и своим соседям.

Это прослеживается ещё с XIX века, когда Россия постоянно пыталась кого-то к себе присоединить, играть роль «жандарма Европы». В 1917 году эта империя вроде бы распалась, но затем большевики её снова собрали, и под новыми мессианскими лозунгами стали грозить строительством мирового коммунизма. Имперский тренд возобновился. И вот – вроде бы СССР распался, вроде бы Ельцин выступал в американском Конгрессе, обещал, что Россия навсегда возвращается в цивилизованный мир, и больше никому не будет представлять угроз… А прошло всего семь лет – и он привёл в Кремль Путина. Имперская матрица опять победила, поглотила всё, и опять угрожает всему окружающему миру.

Ответственные западные деятели должны знать историю и делать какие-то выводы. Невозможно бесконечно терпеть то, что эта империя раз за разом распадается, а потом опять собирается и начинает угрожать всему миру. Эту проблему нужно как-то радикально решать. Думаю, решения какого-то рода на международном уровне будут приняты, чтобы не допустить создания новой централизованной, москвоцентричной империи.

— Есть ли вероятность, что поражение приведёт не к регионализации, а к полному распаду страны и гражданской войне?

— Я не представляю себе гражданскую войну между большинством регионов, потому что им делить нечего. Они все будут выступать только против москвоцентризма, который их грабит и не даёт свободно избирать свою власть. Меня эта кремлевская  страшилка о гражданской войне не убеждает. Да, возможны столкновения с федеральными силами, с Росгвардией и так далее. Но если выступления за региональный суверенитет будут повсеместными, то преторианская гвардия неизбежно проиграет.

Полный распад – это тоже виртуальная страшилка. В каждом регионе должна быть избрана собственная власть. Оптимальный вариант – парламенты, ведь они уже сейчас легитимны, в отличие от губернаторов, только не имеют власти. А если они будут избраны при участии всех региональных партий, то это и будет легитимная власть, которая сделает возможным международное признание республик. Ну а затем какие-то регионы пожелают сохранить независимость, а какие-то предпочтут новые конфедеративные проекты. Дело не в том, что какой-то центр так захочет, а потому, что им самим выгоднее вести между собой торговлю без таможенных барьеров. А ведь независимость государства предполагает границы, таможни и тому подобное. Поскольку российские регионы экономически взаимосвязаны, я думаю, что им всё это покажется излишним. Запрос на те или иные формы объединения возникнет объективно.

Другое дело, что это объединение должно быть построено ни в коем случае не по централистскому принципу, и, конечно, его столица не будет в Москве – она ассоциируется с имперским подавлением, и большинство регионов не поддержит такой вариант. Но я оставляю этот вопрос на усмотрение будущих региональных парламентов, я не хотел бы что-то предрешать за них.

— Что будет с ядерным оружием в случае развала России?

— Конечно, больше всего всех пугает проблема ядерного оружия – что оно куда-то разойдётся. Но ведь в условиях распада СССР эту угрозу удалось как-то купировать. Однако тогда всё под себя подобрала Россия. Но на новом этапе всем этим новообразующимся политическим субъектам ядерное оружие будет просто не нужно. Оно имеет, скорее, геополитическое значение, оно бесполезно для решения межрегиональных вопросов. В случае спора между Башкирией и Татарстаном, даже если там и там есть ядерное оружие – разве его будут применять? Это полный абсурд, ведь ядерная волна накроет и того, кто нажмёт кнопку.

Скорее всего, реализуется тот сценарий, о котором уже неоднократно говорили на Форуме свободных народов Построссии: новые региональные силы согласятся, чтобы находящееся на их территории ядерное оружие было передано ООН или каким-то специально созданным международным комиссиям. В этом будут заинтересованы сами регионы или республики, и их представители, присутствующие на Форуме, выступают за денуклеаризацию своих территорий. Они готовы отдать ядерное оружие в обмен на международное признание и экономическую поддержку. Но сейчас речи не будет о том, чтобы передать это оружие из всех республик в какую-то одну, как было после распада СССР. Тогда это как раз привело к восстановлению империи, угрожающей всему миру. Теперь, я думаю, ни один субъект не будет претендовать на это ядерное оружие, его будет необходимо отдать международным организациям.

— Если какие-то регионы всё же предпочтут независимость, и им во взаимоотношениях понадобится посредник, то кто наиболее вероятен в этом качестве?

— Я думаю, скорее всего – международные организации, и они к тому времени должны быть уже созданы и готовы к этому. Можно вспомнить суд по бывшей Югославии – правда, это была инстанция лишь судебная, и созданная лишь постфактум. Но уже тогда в ООН говорили, что для решения подобных конфликтов необходимо заранее создавать какие-то международные организации, способные выступать балансиром, посредником между различными силами.

Когда какие-то регионы в России начнут выступать за свой суверенитет или независимость, им так или иначе потребуются международные посредники. Но в этом качестве возможны и какие-то отдельные страны, например, те же США или Германия. Ведь эти страны – федерации, и их политические элиты прекрасно понимают, что такое региональное многообразие. Они попытаются найти какое-то взаимосогласованное решение для различных регионов. Но каких-то особых конфликтов между регионами я не предполагаю: им нечего делить. У кого-то могут быть приграничные вопросы. Но ведь и границы между европейскими странами во многом искусственны – однако с этим все смирились. Так что вопрос о границах, скорее всего, будет далеко не самым главным, здесь трудно ожидать каких-то особых конфликтов. Основной конфликт будет между имперской элитой, в том числе силовой, которая захочет сохранить империю – и гражданскими сообществами различных регионов, желающими самоуправления.

— Какие элиты могут возглавить регионы России в случае её распада – те, которые уже сейчас ими управляют, активисты борьбы за независимость или какие-то ещё?

— Регионы возглавят те, кто победит на парламентских выборах в них. Эти выборы и покажут, кто является реальной элитой, а кто – «элитой» в кавычках. Запрос на самоуправление, думаю, будет во всех регионах. Посмотрим, кого выберет местное население. Некоторые коллеги опасаются, что, если сразу после падения режима объявить выборы, то победит та же «Единая Россия». Это довольно странные страхи, ведь «Единая Россия» и раньше-то не особо побеждала – а тут вдруг победит после того, как рухнула вся её политика. Не стоит этого ожидать – тем более, если действительно появятся региональные политические партии. На мой взгляд, именно они станут главным субъектом на этих выборах. Конечно, старые элиты могут перебежать в эти новые партии – но я думаю, что граждане сами разберутся.

Вспомним перестроечные выборы 1989-1990 годов, когда партийные консерваторы тоже выдвигались, но успеха не имели. Повсюду победили люди демократических взглядов, а в Питере Ленсовет был самым радикально-демократическим и даже регионалистским парламентом. В Сибири были избраны такие люди, как Алексей Мананников, бывший советский диссидент. Тогда в парламенты пришли новые люди, а не советские «винтики» и консерваторы из прежней системы. Скорее всего, на реально свободных выборах мы будем наблюдать примерно ту же картину. Региональные элиты сменятся очень резко, назначенцы «по вертикали», конечно, все полетят, потому что никто за них голосовать не будет. Не будет и фальсификаций, потому что на выборах будут присутствовать очень много наблюдателей, в том числе международных. Именно таким образом и удастся выяснить реальные настроения людей.

Я с уважением отношусь к Илье Пономарёву, но он утверждает, что нужен двухлетний переходный период – а ведь это означает, что в Москве засядут «хорошие русские», которые воспроизведут ту же централизованную модель. Я боюсь, что вся эта имперская матрица просто перезагрузится, выйдет на новый круг, а регионы реально не получат своего голоса, договора не будет. Договор возможен только на основе легитимно избранных региональных парламентов.

— Нет ли опасности прихода к власти местных царьков, наподобие тех, которые появились в среднеазиатских республиках после распада СССР?

— Персоналистские режимы существуют как раз сейчас: есть кремлёвский царь, который назначает своих наместников в разные регионы. Чтобы уйти от этой модели, нужно перейти к формату парламентских республик во всех регионах. Парламенты будут более адекватно представлять всё многообразие местных сил: правых, левых, каких угодно. Если главными политическими субъектами в регионах станут местные парламенты (которые сейчас называются законодательными собраниями), и они будут реально свободно избраны, то от персоналистской модели власти удастся уйти.

— Если поражение в войне не приведёт в краткосрочной перспективе ни к реформе, ни к революции, то как могут развиваться события в стране?

—  Мне трудно представить, что поражение не приведёт ни к каким переменам. История показывает, что военное поражение империи всегда, так или иначе, вызывает в обществе запрос на реформы, на другую политику. Теоретически можно представить, что Россия отступит из Украины, но это будет подано как победа, как «жест доброй воли». Но и это будет лишь вариант отложенного решения.

Россия настолько активно позиционирует себя как новая великая империя, что уже не может отказаться от этой имперской политики. Об этом говорит и пропаганда, и недавно опубликованная концепция внешней политики. Кремль поставил себе глобальную империалистическую цель: воссоздание зоны влияния СССР – как минимум, хотя ресурсов для этого у него, конечно, нет. Но он пытается на этом настаивать и угрожает всему миру ядерным оружием. А ведь угроз «разгромить весь мир» не звучало даже из уст поздних советских руководителей, например, Брежнева. Тогда официальной доктриной было мирное сосуществование. Нынешнее кремлёвское руководство более радикально, оно уже отвергло эту доктрину, и заявляет только о собственных интересах, желая подавлять все остальные страны и диктовать им свою волю. Я думаю, международное сообщество с этим не согласится, и может быть использована какая-то модель внешнего воздействия для ликвидации этой империи. Так или иначе, регионализация этой империи представляется мне делом не то что необходимым, а неизбежным. Тут работает историческая логика. Дважды эта империя распадалась: в 1917 и в 1991 годах, но, как говорится, бог любит троицу.

— Возможно ли сохранение путинского режима, пусть с некоторыми модификациями, без самого Путина?

— Нет, как и любого другого персоналистского режима. Гитлеровский режим не смог сохраниться без Гитлера, сталинский – без Сталина… Все подобные режимы уходят вместе со своими верховными правителями. Это распространённая иллюзия: российский режим многим представляется сильным, но на самом деле он очень хрупок по сравнению с демократиями. В демократиях главное – институты, сменяемость власти. Мы можем не знать, кто сейчас руководит французскими или британскими партиями, и это совершенно не важно. Важно, что эти партии существуют как институты. А в России, как известно, все партии – персоналистские. Зюганов и Явлинский уже по 30 лет руководят своими партиями, и Жириновский руководил столько же – дольше, чем Путин руководит страной. Эта персоналисткая модель требует полной отмены. Думаю, именно главенство институтов станет свидетельством того, что построссийские регионы способны встроиться в глобальный современный мир.

— По вашему мнению, нынешнее состояние российского общества органично для него – или же оно ситуативно, вызвано государственной пропагандой или какими-то другими факторами?

—  Не нужно далеко ходить за примерами, достаточно вспомнить афганскую войну, развязанную Советским Союзом в 1979 году. Массовых протестов против неё не было, хотя людей туда набирали со всех регионов, а потом возвращали в виде «грузов 200». Протесты начались только в Перестройку, в 1987 году, и в конце концов в 1989 году Горбачёв эту войну остановил и вывел войска. В начале 1980-х годов, в тоталитарном режиме Брежнева, Андропова и Черненко, никто не мог ожидать протестов против войны – впрочем, там погибших было меньше, чем сейчас в Украине. А потом вдруг оказалось, что эта война никому не нужна – как только более-менее появилась гласность.

Примерно такая же ситуация и сейчас. Говорить о том, что всё российское общество поддерживает войну – значит доверять пропаганде, ведь она именно это и утверждает. На самом деле – ничего подобного. А реальной социологии мы не знаем, да её и не может быть в тоталитарном режиме. Если человеку кто-то звонит, представляется социологом и спрашивает, поддерживает ли он «спецоперацию», естественно, он не может быть уверен, что если он скажет «нет», то к нему завтра не придут менты, не оштрафуют или даже не посадят, ведь сейчас любое выступление против войны – это уже уголовная статья. Естественно, никто не скажет незнакомому человеку, что он против войны. По крайней мере, большинство – не скажет. А из этого околовластные социологи делают красивую картинку. В условиях свободы слова, когда никого не преследуют за высказывания против войны, я думаю, ситуация будет совершенно другая. Не нужно верить кремлёвской пропаганде.

— Возможно ли отрезвление российского общества, и если да, то что для этого требуется?

— Когда в августе 1914 года началась Первая Мировая война, в Петербурге жгли немецкое посольство, были массовые демонстрации с криками «ура царю-батюшке». А всего через два с половиной года, в феврале 1917 года, те же петербуржцы вышли на улицы с лозунгами «Долой самодержавие!». Это всё очень непредсказуемо – но неизбежно. Проигранная империей война неизбежно меняет общественное сознание, порой меняет его радикально и революционно. Я полагаю, в данном случае, после проигранной войны против Украины, эта революционность станет бумерангом: Россия пыталась захватить и расчленить Украину – а вместо этого сама расколется на различные регионы. Так бывает в истории.

— Тогда готовности воевать хватило на два с половиной года. На сколько её может хватить в этот раз?

— Сложно сказать. Сейчас фактически уже мобилизовали всех, кого могли – но это не помогло. Я думаю, если в какой-то момент перегнут палку с мобилизацией (дело даже не в электронных повестках, а в том, что в этом году будут забирать уже всех), это может вызвать протест в каких-то регионах. Пока ещё людей пытаются покупать обещаниями больших выплат (а они по меркам многих депрессивных регионов действительно очень высоки). А вот когда их начнут не покупать, а гнать силой – возможно, летом этого года – это станет одним из факторов нарастания протеста. А если где-то, как искра, вспыхнет достаточно массовое антивоенное движение, уровня выступлений в Хабаровске в 2020 году, то это неизбежно перекинется на другие регионы. Тогда мы будем наблюдать совсем другую картину.

— Могут ли регионалисты противостоять путинской войне, и если да то как?

— Те из них, кто находится за границей, уже ей противостоят. Что касается тех, кто живёт в самой России, то мы из безопасной Европы не можем чего-то от них требовать. Это было бы некорректно и неэтично – призывая к протестам, мы подставляем их под полицейские дубинки и уголовные статьи. Но продолжение войны приводит во многих регионах к возникновению вопроса: нужна ли нам эта империя? Люди начинают размышлять об этом, в том числе в соцсетях. Я сам наблюдаю, как люди совершенно аполитичные вдруг приходят к регионалистским идеям. Если мы живём не интересами своей республики или края, а вынуждены подчиняться Москве, превращая нашу молодёжь в пушечное мясо – какой в этом смысл? Такого рода темы, можно сказать, уже становятся мейнстримом во многих социальных сетях.

Думаю, регионалистские настроения неизбежно будут нарастать. Но чтобы они проявились политически, нужны какие-то перемены. А в России перемены традиционно начинаются в столицах, но затем распространяются повсюду – а на местах результаты могут быть самыми разными, даже непредсказуемыми.

— Что побудило лично вас покинуть Россию, кроме угроз со стороны карельского руководства?

—  Когда губернатор Худилайнен написал: «Экстремистам не будет воли ни в Петрозаводске, ни в Карелии», это уже читалось как чёткая угроза: «Убирайся, иначе мы тебя посадим». Я понял, что я со своими идеями регионализма и самоуправления уже не вписываюсь в дозволенные рамки той журналистики, которая в России ещё могла существовать. Это был 2015 год, уже после аннексии Крыма, когда шла дикая имперская пропаганда. У меня уже было два административных дела с посадкой, а потом сотрудники Центра «Э» прямо сказали: следующее дело будет уголовным. Я решил не делать им такого подарка.

— Изменилось ли в эмиграции ваше отношение к России и путинскому режиму?

— В качественном смысле не изменилось, но стало больше понимания: к сожалению, для России это имперство оказывается фатальным. Это не какая-то историческая случайность, а закономерность, причём циклическая. Если Россия продолжает оставаться единым централизованным государством, то она циклически попадает в эту имперскую колею. Она начинает угрожать и соседям, и всему окружающему миру, подавлять собственное население. Она постоянно возвращается в эту колею. Заинтересованные исследователи должны продумывать какие-то возможные пути выхода из этой имперской, так сказать, сансары.

— Вы участник Форума свободных народов Построссии?

— Да. Я участвовал в первых форумах, потом был некоторый перерыв, и вот сейчас я онлайн принял участие в шестом форуме.

— Как вы оцениваете его значение и перспективы?

— Он представляется мне очень полезной дискуссионной площадкой. Например, каспаровский Форум свободной России продолжает оставаться «московским». Там собираются люди, уехавшие из Москвы, которые продолжают жить централистскими стереотипами. Это же относится и к Ходорковскому с его проектами. Все они согласны в том, что Россию нужно сохранить как централизованное государство, только плохого царя заменить на хорошего.

А у Форума свободных народов подход гораздо более радикальный – и, я считаю, совершенно верный. Нужно делать ставку на различные регионы этого пространства, на будущие страны и их прямые договорённости между собой. Нельзя позволять московским чиновникам или самопровозглашённым оппозиционерам опять командовать всем. Я полагаю, что у этого форума есть очень серьёзные перспективы. Впервые он собрался ещё весной прошлого года, сначала в Варшаве, затем в Праге. Последние форумы – это уже Брюссель, Вашингтон и Нью-Йорк. Можно наблюдать, как к идеям регионализма в России всё более проявляют интерес и фракции Европарламента, и американские институты. Они понимают, что это – одна из реальных альтернатив, которая сейчас существует. Самое главное, что идея регионализма, которая ещё лет десять назад казалась утопической, сейчас рассматривается как один из реальных сценариев.

— Изменилось ли  ваше отношение к нему, и если да, то под влиянием чего?

—  Почему оно должно меняться? Я считаю, что его участники в целом правы, только у меня есть некоторые конструктивные критические замечания. Это нормально, я ведь не организатор форума, а тоже один из участников. Да, там многие склонны выдавать желаемое за действительное. Например, принимают декларации о независимости своих республик, хотя в самих республиках об этом никто не знает. Получается какое-то выпадение в виртуальный мир. Я в своём выступлении призываю заниматься реальной аналитикой ситуации в регионах. А затем, я думаю, эта аналитика подскажет адекватную политическую практику.

— Кем был организован этот форум как организация?

— В проведении форумов, как я понимаю, участвуют несколько общественных организаций из восточноевропейских стран, одна из фракций Европарламента (фракция Европейских консерваторов и реформистов) – Брюссельский форум состоялся как конференция этой фракции. Они вправе организовывать подобные конференции и приглашать на них, кого пожелают. А в организации форума в США участвовали несколько американских институтов, например, Hudson Institute, и Украинский институт в Нью-Йорке. Они тоже проявили интерес к этой теме и пожелали принять представителей этого форума, выслушать их.

Я думаю, это очень хороший знак, что такие продвинутые американские институты приглашают различных регионалистов и готовы с ним  общаться, узнавать их интересы и точки зрения. Это намного отличает картину в лучшую сторону от 1991 года, который западные советологи фактически проспали. Как ни странно, они были такими же централистами, как и советские деятели, и следили только за тем, что происходит в Кремле, не интересуясь или почти не интересуясь запросами различных республик. Для многих из них распад СССР оказался совершенно неожиданным, они не видели в союзных республиках новые страны, и лишь потом стали быстро их изучать. А сейчас западные аналитики начинают изучать ситуацию в российских регионах, не зацикливаясь на событиях в Москве. Их интересуют и западные российские регионы, и восточные, и сибирские. Это очень хорошо, это показывает, что аналитическая мысль на Западе не стоит на месте, не сосредоточивается на имперском статус-кво, а пытается прослеживать различные треки, которые могут сформироваться в разных российских регионах.

— Какую роль в нем играет украинское участие?

— Конечно, играет. Один из организаторов этого форума – Олег Магалецкий, украинский общественный деятель и аналитик. Я считаю, что с точки зрения Украины это вполне закономерный интерес к регионализму в России и её деимпериализации. Но украинское участие в этом форуме не является каким-то задающим единую доктрину– оно лишь на уровне отдельных участников. Там, например, выступает депутат Верховной Рады Олег Дунда, и другие аналитики тоже. А все заявления Форума принимаются представителями различных регионов России, всё это обсуждается, вносятся поправки. Говорить, что Украина как-то ограничивает повестку дня, было бы неправильно. Напротив, на последнем форуме была даже свободная дискуссия сторонников независимости своих регионов и сохранения России как единого государства.

— Насколько влиятельны в своих регионах его участники?

— Поскольку в России запрещены региональные политические партии, трудно говорить, насколько участники форума представляют их. Да, многие из них не прошли через фильтр выборов, поэтому говорить, что за ними есть какая-то легитимность, ещё рано. С другой стороны, они представляют региональные гражданские сообщества, они поддерживают связи со своими земляками, многие из них там популярны, и много лет участвовали в местной общественно-политической работе – то есть их там знают. Вопрос в том, что мы сейчас не можем сказать ни о каких оппозиционерах-эмигрантах, что они кого-то представляют. А кого, извините, представляют Каспаров и Ходорковский? Они ведь тоже никем не были избраны, однако почему-то вещают за всю Россию.

— Кому из известных людей в эмиграции вы в большей степени доверяете, поддерживаете? Кто мог бы сыграть роль лидера, повлиять на ситуацию в России? Или таких нет?

— Я повторяю: нужно уходить от персоналистской модели. Она наследует российской монархической традиции. Всё сводится к тому, что мы ищем каких-то лидеров, вождей. В нормальных политических условиях должны работать институты, точнее, они сначала должны быть созданы. Это относится и к региональным парламентам, и к другим институтам.

Я не хотел бы, чтобы у оппозиции был какой-то единый вождь – это вернёт нас в ту же персоналистскую, имперскую колею. Если же в широком смысле говорить о деятелях эмиграции, которым я доверяю, то я бы назвал, к сожалению, уже покойного Владимира Константиновича Буковского. Мы с ним общались в Великобритании ещё в нулевые годы, я брал у него интервью. Старый советский диссидент, которого в своё время обменяли на Луиса Корвалана – это известная история. Затем у него вышла масса новых книг, и в последние годы он интересовался регионалистскими движениями в России и поддерживал их. Этим он существенно отличался от «централистской» московской оппозиции. Я полагаю, что его наследие во многом остается актуальным.

Оригинал

Vadim Shtepa

Russia’s Regionalisation Is Preordained

In this interview with the German-based organisation, European Human Rights Dialogue (Europäischer Menschenrechtsdialog), philosopher and publicist shared his thoughts on the current state of affairs in Russia, its possible future, and the processes taking place within the Russian political émigré community.

— Please tell us something about your background and your work.

— Certainly, I am a journalist and serve as editor-in-chief at Region.Expert. In addition, I have been writing articles for Radio Liberty, for Estonian media outlets, given my residence in Tallinn, and also for a few US research institutes. The circle of my media contacts is actually very wide. I have been advocating the idea of regionalism in Russia for a long time, and I have observed a substantial surge in its popularity and relevance over the past year or so. Presently, we are trying to analyse these evolving trends.

— How do you envision the development of events in Russia in the near future?

— Making precise predictions at this juncture would be somewhat ridiculous. However, a potential catalyst for change could be Russia’s defeat in its imperialist war against Ukraine. Historical precedent suggests that all reforms in Russia always begin with setbacks in imperial wars. We can recall the Crimean War in the middle of the 19th century and the Russo-Japanese War in the early 20th century. The call for societal reforms often arises in the aftermath of the empire’s defeat in such wars. I anticipate that something similar could transpire in the near future.

— Aside from military defeat, what other factors could influence events?

— Certainly, economic sanctions would play a role, though it is worth noting that the past year has shown that they have not yet undermined the empire’s military and economic potential as much as one might have expected. Notably, we have not seen widespread protests in Russia related to the deterioration of the economic situation. We have seen some anti-war protests.

Some optimists believed that harsh Western sanctions would immediately bring the Russian economy to its knees. While the economy has suffered in many ways, there has not been any catastrophic fall or sharp drop in living standards over the past year. The economy continues to persevere. Consequently, I would not anticipate any immediate upheaval. Nonetheless, this is the general direction that the situation is moving towards, because no modern economy can sustain itself in isolation.

That said, we should not expect an impact as seismic as in February 1917, when shops in St. Petersburg had no bread, people took to the streets, and everything went up in flames. The authorities are making efforts to avert such a scenario, and for now they possess the means to do so.

— What possibilities might arise from such a collapse?

— The ramifications hinge on the nature of the collapse itself. It is quite difficult to pinpoint any one scenario. For instance, the outcome could mirror the events of 1953 after Soviet dictator Joseph Stalin’s death, when the Communist Party Politburo initially eased control and subsequently shifted all blame onto Stalin and secret police chief Lavrentiy Beria personally. The Politburo retained power, albeit experiencing internal conflicts — Nikita Khrushchev ousted the «anti-party group» led by Georgy Malenkov and Vyacheslav Molotov, followed later by Leonid Brezhnev’s removal of Khrushchev himself. Yet the system itself survived.

The situation was very different during Perestroika. Preceding the collapse of the Soviet Union, power was transferred from the Communist Party of the Soviet Union to freely elected Soviets. General Secretary Mikhail Gorbachev himself championed this idea, leading to fundamental changes. In fact, the most open elections ever in Russia were held in 1989-1990. In the post-Soviet era, we then saw political spin-doctoring used to sustain the status quo.

Predicting the form that the transition of power after Vladimir Putin will take is very difficult. Nevertheless, I do believe that regional aspirations are poised to grow, and they will have a major impact on the process of transition. How radical these aspirations will be remains unclear. I think that we will witness a pendulum shift. Currently, the pendulum has gravitated towards complete centralisation, unification, and imperialism. However, when the pendulum starts swinging in the opposite direction, it may herald a radical disintegration of Russia.

— Can Russia’s current elite maintain its position? Is it possible for any of its members to reach an agreement with the West independently?

— It is easy to venture into the realm of conspiracy theories, drawing parallels with imaginary examples like the Soviet television series «Seventeen Moments of Spring,» where SS leader Heinrich Himmler tried to enter into negotiations with the West. While such scenarios are certainly conceivable, I believe that Western assessments of the situation would revolve around the question of the legitimacy of these elites, to what extent they represent the country, and whether they can actually govern. From a pragmatic point of view, I think that Western leaders would consider all this. However, I find it hard to imagine any independent players in Russian politics at present.

That said, this whole perspective may, in fact, be illusory. Prior to 1953, the Soviet party elite seemed absolutely monolithic, but then it turned out that there were different points of view within the leadership. Present-day Russia has a very rigid personalistic regime with Putin acting as a sort of an equaliser. A potential alternative could arise if this personalistic imperial power structure was dismantled, allowing regional movements to play a more significant role. These movements, largely overshadowed within the empire, could very quickly ascend as prominent political players once the empire crumbles.

— Could the ideas of regionalism find realisation under such circumstances? If so, what possible mechanisms could facilitate this?

— The most effective and legitimate mechanism would involve free elections for regional parliaments. At the moment, regional governors, who are essentially Kremlin-appointed figures, are not particularly popular and often face strong opposition in most regions.

A notable exception were the popular protests in defence of governor Sergey Furgal in the Khabarovsk region. However, his popularity rested on the fact that he had defeated a governor representing the United Russia party. Locals perceived Furgal as a fellow native irrespective of his political affiliation. Locals supported and defended him because he stood up against orders from Moscow.

That said, Furgal’s case was quite unique. In most Russian regions, popular sentiment towards local governors remains highly critical. Consequently, I think that a demand for local autonomy is likely to arise in the regions. Given the diverse political forces at play, I think that a parliamentary system of government could prove essential in coordinating different interests.

While regional legislative bodies exist within the Russian Federation, they only possess nominal authority. It is crucial to note that Russia is not a federation like the United States or Germany, where each state can enact its own laws. Russian regional parliaments mirror the federal State Duma in Moscow; they have about the same ratio of different parties.

Regional political parties existed in Russia in the 1990s, only to be liquidated in 2002 when authorities decreed that only federal parties were allowed to exist. This was a highly undemocratic move. All regional civic organisations — irrespective of their political leanings — were deprived of the right to have a say in politics.

By contrast, regional parties freely exist in European countries, even in such unitary systems like France, where each department has its own parties nominating candidates for both local parliaments and the European Parliament. In Europe, these organisations exercise political influence and rights of representation.

In Russia, despite its formal federal structure, regional parties are prohibited. However, I expect that there will be a popular demand for such parties. Regional parties in the different republics and regions could effectively supplant federal ones, thereby destroying the whole imperial foundation grounded on the premise that Russia is «one nation from the Baltic Sea to the Pacific Ocean» and that Russia is at war with external enemies.

Politics would revert inwards, so to speak, directing attention towards the regions and citizens themselves. This shift would naturally lead to popular demand for local self-government in every region. In the current situation, most of Russia’s regions are being robbed of their resources. While it is often stated that only a few regions contribute more than they receive from the federal budget, the actual situation is quite different.

An economist from the Republic of Karelia explained on Region.Expert why the region seemingly benefits from federal subsidies: Most of the large enterprises and even the internationally renowned Kizhi Museum in Karelia are part of major holding companies, so they all pay taxes outside the republic. This situation, where little remains within Karelia, results in the appearance that the region is subsidised by the federal centre.

Similarly, Russia’s state-owned gas corporation, Gazprom, produces gas in the Yamal peninsula but pays taxes in Moscow and St. Petersburg, embellishing their budgets while depriving local communities of revenue.

By contrast, a system where businesses pay taxes in the region where they operate is deemed standard elsewhere. For instance, in the United States, corporations pay taxes in the city and state where they are incorporated, rather than funnelling money to Washington.

One way or another, once Russia is defeated in this imperial war, the call for regional self-government will intensify. How will the regions interact with each other in the future? I anticipate that some sort of contractual relations will emerge, but this will necessitate the existence of legitimate political representatives elected within the regions themselves. The current governors have neither legitimacy nor popularity.

— In which regions do ideas of independence hold the greatest appeal, and where do pro-independence movements exert the strongest influence?

— At the moment, gauging the popularity of such ideas within Russia is difficult, because opinion polls there do not really tell us anything. No reliable polls are possible in a totalitarian system.

However, looking at the movements represented by political émigrés from various regions who have left Russia in the past year, we can observe pro-independence activity in dozens of regions. They strive to articulate demands for the future independence of their republics — from Königsberg to the Far East.

Obviously, people in the various national republics in the North Caucasus, the Volga region, and so on display the highest level of activism. In those regions, Moscow’s economic and political oppression is accompanied by ethnic and linguistic suppression.

Concurrently, many ethnically Russian regions are also voicing their own regional aspirations. In Königsberg, for example, local regionalists find the region’s official name of «Kaliningrad» quite ridiculous and are resisting the transformation of their European region into an anti-European military outpost.

Regionalist sentiment is evident in the Urals and in Siberia, and there is a similar movement in the Pskov region, inspired by historical recollections of the Pskov Republic. The Pskov region’s proximity to Europe contrasts with Russian propaganda’s bid to turn it into a militarised police state, prompting local opposition.

I would rather not pinpoint any particular region as the likely catalyst for the centrifugal process. However, consider the unexpected events in Khabarovsk. Who would have foreseen residents in this Russian region coming out to protest, even brandishing their regional flags? The protesters carried no Russian flags, only regional ones. This marked the first instance that regional symbols became so popular in the regions.

While this phenomenon is more commonplace in national republics, the protests in Khabarovsk were the first time that this happened in an ethnically Russian region. Strong anti-Moscow slogans resonated, which is generally quite emblematic of the popular sentiment in the Far East.

Nevertheless, I would be cautious about making any predictions on which region might spearhead the process. If the Kremlin’s power vertical collapses, we may see a «domino effect.» The movement will start in one region, spread to another, and gradually culminate in a groundswell for self-government comparable to 1990.

Back then, autonomous regions within the Russian Soviet Federative Socialist Republic declared state sovereignty. Yet for some reason, only autonomous republics were permitted to do so, excluding regions (oblasts). Going forward, I expect the process of state sovereignty extending to the oblasts as well.

— What are the forces that could lead the process of Russia’s disintegration? After all, the Furgal case that you mentioned was an exception.

— All revolutions generate some sort of anomalies. I anticipate the emergence of civic forces in every region, although not immediately of course. Some elements of local elites may become involved, although not those who were essentially imposed «vertically» from Moscow, but individuals who are deeply rooted in the region’s economic, cultural, and scientific landscape. These institutions still persist, despite being stifled by the Kremlin’s «power vertical.» This civic awakening seems inevitable across regions.

Of course, not all regions will advocate for immediate independence. While some might, others will not. Rather, discussions will likely centre on the viability of forging new federal or confederal agreements between the regions. The fact that almost all regions are interconnected — both economically and on an individual level — will guide this discourse. Most likely, even if some potent political force emerges through elections advocating for outright independence, garnering enough votes might prove elusive. People might question the necessity of fencing themselves off from their neighbours.

Expect a division of ideas. While opposition against orders from Moscow will be universal, even Karelia, for instance, will not want to sever ties with Ingria (present-day Leningrad region) or with the Arkhangelsk region. The focus will likely be on dismantling the current vertical unitarism, and I doubt anyone would object to direct horizontal ties between regions.

In any scenario, it is crucial that there be a real transition of power. I remember the Perestroika era, when power was transferred from the Communist Party to elected local Soviets. Although brief and somewhat unnoticed, this transition of power was real. At present, such a transition seems like the best option.

In the regions, instead of the current Kremlin-appointed gubernatorial pseudo-elite — oftentimes outsiders with no connection to the region itself — regional parliaments should be elected, ensuring representation of all civil society. These parliaments would have regional parties reflecting the interests of the local population. They would determine the most suitable agreements for their regions, ranging from inter-regional alliances to full independence.

— Is such a scenario possible without bloodshed? What are the regions where this danger appears the most pronounced?

— The primary peril does not lie in the relations between the different regions. This notion is essentially a scare tactic propagated by the Kremlin, which is trying to create apprehension that the absence of appointed governors will incite regional conflicts. In truth, most regions have no substantial assets to contest amongst themselves. This holds true for both the Siberian regions and the majority of the national republics. All suffer under the same unitary policy, with Moscow draining their resources and tax revenues. Essentially, they are all colonies. They will rally together to challenge the vertical dominance and demand its abolition.

Inter-regional clashes are only conceivable in the North Caucasus, where current borders were drawn arbitrarily. The region has republics, such as Kabardino-Balkaria and Karachay-Cherkessia, with distinctly different peoples united within one single republic, whereas other nationalities, like the Nogai people, are dispersed across several republics. This complicated configuration might lead to some border disputes.

However, the installation of democratically elected governments could substantially mitigate the risk of such conflicts. Were all Russian regions to have their own elected parliaments, they would not be so concerned about the issue of borders. For them, the main issue would be to get rid of Moscow’s vertical of power.

The principal threat is that the heavily armed National Guard, detachments of the Federal Security Service (FSB), the Federal Guard Service (FSO), and other armed formations will clash with local forces in regions. Nonetheless, I think that the majority of the population will defeat this «praetorian guard,» which will not have sufficient power to suppress the people’s desire for self-government. In my opinion, the army is likely to remain neutral in this situation; its involvement in inter-regional conflicts seems very unlikely.

— What role can Western powers play in the context of Russia’s regionalisation? Also, how might China factor into this scenario?

— There is frequent speculation that if Russia falls apart, China could annex Siberia. However, the current reality is that Siberia and the Far East have become a joint resource colony for both Moscow and Beijing. Vast reserves are extracted from these regions and transported to China for next to nothing, while local populations get nothing in return.

One example is the Power of Siberia gas pipeline from the Kovykta gas field in the Irkutsk region, from where all gas flows to China. This is completely absurd: Gas is produced on Russian territory, yet the locals themselves never see it, all of it goes to China. This is an absolutely colonial situation.

China does not need to conquer anything — it already takes whatever it wants with Moscow’s consent. Russo-Chinese relations are based on geopolitics, building a bloc against the West, against all democratic countries. Within this bloc, the Siberian and Far Eastern territories in Russia are relegated to the role of plundered colonies, which have no control over their own resources.

However, were the Siberian and Far Eastern regions to gain economic and political sovereignty, they would be able to manage their own resources. Perhaps they would also be interested in trading with China — a colossal country with a huge economy. The difference would be that all the profits from gas, oil, and coal sold to China would remain within the regions themselves and be used to foster their development.

In fact, it makes no sense for China to expand militarily; instead it can simply engage in economic expansion. Following Russia’s regionalisation, China would still be able to access the same resources as now but at global market prices rather than the current discounted rates. Furthermore, China would pay for the resources to the producers directly.

As for the West’s interest in Russia’s de-imperialisation, I think that they should look at the issue from a historical point of view: As long as this giant Eurasian hyper-centralised empire exists, it will continue to threaten both European countries and other neighbours.

This legacy can be traced back to the 19th century, when Russia persistently sought to annex foreign territories and to play the role of «gendarme of Europe.» In 1917, the empire seemingly collapsed, only to be reconstituted by the Bolsheviks under new messianic pretences of building worldwide communism. Imperialist inclinations resumed.

After the collapse of the Soviet Union, Russian President Boris Yeltsin addressed the US Congress, vowing that Russia had permanently returned to the civilised world and would no longer pose a threat to anyone. However, a mere seven years later, he ushered Putin into the office of the president. The imperial matrix was restored, enveloping everything and threatening the entire world.

Responsible Western leaders should learn from history and draw conclusions. We cannot tolerate the fact that this empire keeps falling apart time after time and then reassembles and begins to threaten the entire world. This problem needs to be resolved once and for all. An international decision could conceivably be taken to prevent the resurrection of yet another centralised, Moscow-centric empire.

— Is there a possibility that Russia’s defeat in the war in Ukraine could lead not to regionalisation but to the country’s complete disintegration and civil war?

— I cannot imagine a civil war between the majority of Russian regions, because they have no assets that they could seek to dispossess from one another. All of them will stand against domination from Moscow, which robs them of resources and the ability to freely elect their own governments.

The Kremlin’s fear-mongering with the prospect of a civil war is utterly unconvincing. Encounters with federal forces, with the National Guard and so on, are possible. However, if the calls for regional sovereignty become ubiquitous, then the praetorian guard will inevitably lose.

Talk of Russia’s complete disintegration is likewise just a scare tactic. Each region should democratically elect its own government. The best option would be to elect local parliaments, seen as they are already legitimate — unlike governors — albeit they are devoid of real power. Once elected with the participation of all regional parties, local parliaments could form legitimate governments and make it possible for the republics to gain international recognition.

Some regions may opt for independence, while others may prefer new confederal arrangements. The main point is that a central authority would not determine the outcome. In fact, it would be more profitable for the regions to conduct trade with each other without customs barriers. Independence implies borders, customs, and similar limitations. However, given that Russian regions are economically interconnected, I expect them to find these sorts of barriers unnecessary. A natural demand for some form of association would likely emerge.

However, this integration should not be based on the centralist principle. Moreover, the capital of the new confederation should not be located in Moscow, which is associated with Russian imperialist oppression; the majority of regions would not support such an option. That said, I would leave this issue for future regional parliaments to decide; I do not want to prejudge anything for them.

— What will become of the nuclear arsenal in the event of Russia’s collapse?

— Naturally, the most alarming worry pertains to nuclear weapons, how to prevent their potential proliferation. In this context, we should recall that when the Soviet Union collapsed, this threat was managed. Russia took possession of all the nuclear weapons.

In the event of Russia’s collapse, the newly formed political entities would simply have no need for nuclear weapons, which are of geopolitical importance only; they are useless in resolving inter-regional conflicts. In the event of a dispute, say, between Bashkortostan and Tatarstan, even if both republics had nuclear weapons, would they really use them? This would be completely absurd, because the nuclear fallout would also engulf the one who presses the button.

The most likely scenario is the one that has been repeatedly discussed at the Free Nations of Postrussia Forum: The new regional governments are likely to agree on transferring the nuclear weapons located on their territories to the United Nations or some special international commission. This will be in line with the interests of the regions and republics themselves, and their representatives in the Free Nations Forum are in favour of the full denuclearisation of their territories. They are ready to relinquish nuclear weapons in exchange for international recognition and economic assistance.

There is no question of transferring the nuclear weapons from the various republics to any one republic, as was the case after the collapse of the Soviet Union, when the decision to do so led to the restoration of an empire that now again threatens the whole world. I think that no entity will lay claim to the nuclear weapons, and that they will need to be handed over to international organisations.

— If some regions still prefer independence and need an intermediary in their external relations, who is the most likely candidate for this role?

— I believe the most likely contenders would be international organisations, ideally ones that were already set up and ready by then. One good example is the International Criminal Tribunal for the Former Yugoslavia, even though it was primarily a judicial entity and was only created after the fact. At the time, the United Nations recognised that in order to solve such conflicts in the future, it was necessary to create in advance international organisations that would be capable of acting as intermediaries between different forces.

As some regions in Russia begin to advocate for sovereignty or independence, they will need international mediators one way or another. Some individual countries, such as the United States or Germany, could also assume this role. After all, these countries are genuine federations, and their political elites fully understand the significance of regional diversity. They would endeavour to negotiate consensus among the different regions.

That said, I do not foresee any major conflicts between the regions, given that they have nothing to divide amongst themselves. Some may have border issues. Do note that European borders are largely artificial as well, yet each country has come to accept this. The issue of borders is unlikely to dominate, and major conflicts over borders are improbable. The main conflict will arise between the imperial elite, including law enforcement agencies, which will want to preserve the empire, and the civil societies of the various regions that seek self-government.

— Which elites are likely to lead Russia’s regions in the event of its collapse — the existing rulers, those fighting for independence, or others?

— Leadership of the regions will depend on the outcome of local parliamentary elections. The elections will separate the true elite from the fake elite. I expect there to be a popular demand for self-government in all regions. The electoral choices will show who enjoys real support among the local population.

Some of my regionalist colleagues express concern that, if elections are called immediately after the regime’s downfall, then the ruling United Russia party might triumph once again. However, this fear appears unfounded, considering United Russia’s dismal electoral performance; how would it suddenly manage to win free elections after the total collapse of its entire policy platform? This is very unlikely to happen, particularly if regional political parties are permitted to contest elections. I expect them to emerge as the predominant forces in these elections. Although the old elites might switch allegiances to these new parties, I trust that citizens will discern their true intentions.

Reflecting on the elections of 1989-1990 during the Perestroika era, we can see that many Communist Party conservatives ran as candidates but failed to secure any electoral success. Democratic-minded candidates triumphed across the board. The local city council (Soviet) in St. Petersburg emerged as the most resolutely democratic and regionalist parliament. Figures like Alexey Manannikov, a former Soviet dissident, secured seats in Siberia. Fresh faces entered parliaments instead of Soviet dinosaurs and remnants of the old regime.

Most likely, a similar pattern will emerge in genuinely free elections. The regional elites will be replaced very abruptly, and Moscow’s appointees will all be ousted, as they will garner no popular support. Also, there will be no electoral falsifications, given the substantial presence of election observers, including international ones. This process will reveal the people’s genuine political sentiments.

While I hold Russian opposition leader Ilya Ponomaryov in high regard, his proposal for a two-year transition period seems to imply that the so-called «Good Russians» will assume power in Moscow, reinstating the same old centralised model of government. I worry that the imperial matrix will merely reboot and enter a new cycle, that the regions will still have no real say, and that there will be no new treaty between the regions. The possibility of a new agreement hinges on legitimately elected regional parliaments.

— Is there a risk of local autocrats ascending to power, similar to the Central Asian republics after the collapse of the Soviet Union?

— Personalist regimes exist in Russia right now: We have a czar in the Kremlin who appoints his viceroys to different regions. To break free from this model, we need to have parliamentary republics across all regions. Freely elected parliaments will more accurately represent the diversity of local political forces, including right-wing, left-wing, and other political affiliations. Turning local parliaments — what we now term legislative assemblies — into the primary political institutions in the regions and ensuring that they are genuinely freely elected will allow us to move away from the personalistic model of government.

— If Russia’s defeat in the war in Ukraine fails to lead to either reform or revolution in the short term, how might events in the country unfold?

— I find it hard to imagine that Russia’s defeat would not trigger any changes. History has consistently shown that the military defeat of an empire inevitably leads to public calls for reform and change in policy. While it is theoretically possible to imagine Russia withdrawing from Ukraine while portraying the move as a victorious «goodwill gesture,» such an outcome would only be a temporary solution at best.

Russia has so fervently embraced the image of a «new great empire» that it can no longer abandon this imperial policy. This is evident in both Russian propaganda and the recently published foreign policy concept. The Kremlin has embarked on a global imperialist quest, aspiring to recreate, at the very least, the Soviet zone of influence, even though its resources fall woefully short. Despite this, the Kremlin persists in this ambition, brandishing nuclear weapons to threaten the whole world.

Even late Soviet leaders like Leonid Brezhnev never issued threats to destroy the world. The official doctrine back then was one of «peaceful coexistence.» The current leadership in the Kremlin is much more radical; it has rejected the old Soviet doctrine and is aggressively advancing its own interests while aiming to suppress other nations and impose its own terms.

The international community will not agree to any of this, and some form of external pressure may be exerted to dismantle this empire. Consequently, the regionalisation of the Russian empire appears not only necessary, but inevitable. This process will be driven by historical logic. The Russian empire has collapsed twice before — first in 1917 and then in 1991. As they say, God loves a trinity.

— Can the Putin regime survive, with some modifications, without Putin himself?

— No, just like any other personalist regime. Hitler’s regime could not survive without Hitler, Stalin’s regime could not survive without Stalin. All such regimes fall together with their supreme leaders.

It is a common misconception that the Russian regime is robust, when in reality, it is very fragile compared to democracies. In democracies, institutions and the seamless transition of power are pivotal. We may not know who are the current leaders of French or British political parties, yet that is completely inconsequential; what is important is that these parties exist as institutions.

By contrast, in Russia, all parties revolve around personalities. Russian Communist Party leader Gennady Zyuganov and liberal leader Grigory Yavlinsky have been in charge of their parties for 30 years, and nationalist leader Vladimir Zhirinovsky led his party for the same length of time, which is even longer than Putin himself has been in power.

This personalistic model of government needs to be completely abolished. I think that the primacy of institutions will serve as evidence that post-Russian regions can integrate into the modern world.

— In your opinion, is the current state of Russian society organic or is it situational, the result of state propaganda or other factors?

— You do not need to look far for parallels; just recall the Soviet invasion of Afghanistan in 1979. Despite the fact that young men were drafted from all regions and then returned in body bags, there were no mass protests against the war. Protests only began during Perestroika in 1987. Gorbachev eventually stopped the war and withdrew all Soviet troops by 1989.

In the early 1980s, under the totalitarian regimes of Soviet leaders Leonid Brezhnev, Yuri Andropov, and Konstantin Chernenko, protests against the war were inconceivable. However, with the onset of «Glasnost,» it suddenly became apparent that nobody wanted the war. In this context, it is notable that the number of casualties in the Afghan war was fewer than in Russia’s ongoing war in Ukraine.

The current situation is thus rather similar. Asserting that the entire Russian population supports the war would be relying on Russia’s propaganda narrative. In reality, this is far from the truth. There are no reliable sociological studies, given that such studies are impossible to conduct under a totalitarian regime. If someone receives a call from a person who introduces himself as a sociologist, inquiring about support for the «special military operation,» there is no assurance that answering «no» will not result in arrest, fines, or imprisonment.

At the moment, expressing opposition to the war is a criminal offence. Naturally, most people will not openly express their dissent to a complete stranger. Government-affiliated sociologists then use the data to craft favourable narratives. If we had freedom of speech and no one was prosecuted for speaking out against the war, the situation would look quite different. There is no reason to believe Kremlin propaganda.

— Can Russian society sober up, and if so, what would be needed for such a change to happen?

— When World War I broke out in August 1914, the German embassy was set ablaze in St. Petersburg, and there were mass demonstrations rallying behind the Czar. Yet merely two and a half years later, in February 1917, the same people of St. Petersburg took to the streets with slogans demanding the downfall of autocracy. This trajectory is both unpredictable and inevitable.

Whenever an empire faces defeat in a war, it invariably alters public consciousness, at times in dramatic and revolutionary ways. In the current situation, I expect that after Russia loses the war in Ukraine, the revolutionary fervour will circle back to Russia; Moscow’s attempt to seize and partition Ukraine will result in its own disintegration. This is what happens in history.

— Back then, people’s support for the war lasted for two and a half years. How long might this sentiment persist this time?

— It is very hard to say. The authorities have already mobilised everyone they could, yet the results remain underwhelming. If they push the boundaries of mobilisation too far (not only through electronic summonses, but potentially conscripting everyone), it could possibly ignite protests in some regions. For now, they are still trying to buy off people with promises of large payouts, which are in fact remarkably high by the standards of many struggling regions.

However, once they shift from recruiting through monetary enticements to actually forcing people to enlist — possibly as soon as this summer — it could serve as a catalyst for growing protest. If a significant anti-war movement is ignited in one location, like the Khabarovsk protests in 2020, its influence will inevitably ripple across other regions. In such a scenario, we would probably witness the emergence of a completely different picture.

— Can Russian regionalists effectively resist Putin’s war, and if so, how?

— Those regionalists who are currently living abroad are already engaged in anti-war resistance. However, we must exercise caution when it comes to urging action from those who remain in Russia. It would be improper and unethical for those of us who reside safely in Europe to demand action from them. Encouraging protests could expose them to police violence and criminal charges.

However, the ongoing war is prompting many people in various regions to question the need for the continued existence of the empire. This line of thought is gaining traction, particularly on social media platforms. I have personally observed a shift in people who were previously completely apolitical as they suddenly begin to embrace regionalist ideas. If we cannot build our lives in the interests of our republic or region but are forced to obey orders from Moscow, squandering our youth as cannon fodder, then what is the point of all this? These sorts of questions are becoming mainstream on Russian social media.

Increased regionalist sentiment seems inevitable. However, for those sentiments to be translated into political action, we need transformative change. In Russia, change usually starts in the capital cities of Moscow and St. Petersburg and then fans out across the country. The outcomes of this transformation at the grassroots level can vary widely, sometimes yielding unexpected results.

— What prompted your decision to leave Russia, apart from the threats issued by the Karelian authorities?

— When Karelia’s governor, Alexander Hudilainen, asserted that «extremists would find no freedom, either in Petrozavodsk or in Karelia,» it was clearly a warning: Leave or face imprisonment. It became evident that my ideas of regionalism and self-government no longer aligned with the permissible boundaries of journalism that then still existed in Russia. This was in 2015, after the annexation of Crimea and amidst an upsurge of fervent imperialistic propaganda.

I had already experienced two instances of administrative detention, and representatives of the Centre for Combating Extremism told me in no uncertain terms that the next case against me would involve criminal charges. I chose not to offer them that opportunity.

— Has your perspective on Russia and the Putin regime evolved since your exile?

— My perspective has not changed fundamentally, but it has grown more nuanced. The current imperialist policy will be fatal for Russia. This is not a mere historical coincidence; it is a recurrent and cyclical pattern. If Russia continues to remain a centralised unitary state, it will inevitably revert back to this imperial pattern. It will begin to threaten its neighbours and the global community, while suppressing its own population. Russia keeps sliding back into this vicious cycle. Scholars should come up with some possible pathways out of this imperial «samsara,» so to speak.

— Have you been involved in the activities of the Free Nations of Postrussia Forum?

— Yes, I have. I participated in the first forums, then took a brief hiatus, and recently took part in the sixth forum, which was held online.

— How do you assess the forum’s importance and future prospects?

— From my perspective, the forum serves as a very useful platform for discussion. Initiatives like Garry Kasparov’s Free Russia Forum, for instance, remain Moscow-centric. They gather people who have left Moscow but still adhere to centralist paradigms. The same applies to figures like Mikhail Khodorkovsky and his projects. They all concur on the notion that Russia should be preserved as a centralised state formation, with the only difference being that the bad czar should be swapped for a good one.

The Free Nations Forum has adopted a much more radical and, in my view, entirely correct approach. We must build upon the different regions of the post-Russian space, focusing on the future countries and direct agreements between them. We should not allow Moscow officials or self-proclaimed opposition leaders to dominate once more.

I am optimistic about the Free Nations Forum’s prospects. Its inaugural session took place in Warsaw in spring 2023, followed by another session in Prague. The most recent forums were held in Brussels, Washington, and New York.

We can observe how political factions within the European Parliament and various US institutions are increasingly displaying interest in the ideas of regionalism in Russia. They are beginning to realise that these ideas offer tangible alternatives. Most importantly, the idea of regionalism, which seemed utterly utopian a decade ago, is now being regarded as one of the plausible scenarios.

— Has your attitude towards the forum undergone any changes, and if so, what prompted them?

— Why should my attitude change? I believe that the forum’s participants hold valid viewpoints, and my role is to provide constructive criticism, which is perfectly normal. After all, I am not one of the organisers but a participant.

Indeed, there are many people within the forum who tend to engage in wishful thinking. For instance, they have signed declarations of independence of their respective republics, despite the fact that these declarations remain largely unknown in the republics themselves. This is like stepping into the realm of virtual reality.

During my address at the most recent forum, I called for a proper analysis of the situation across various regions. I am convinced that such an analysis would help guide us towards practical politics that yield effective results.

— Who initiated the establishment of the forum as an organisation?

— As far as I know, several public organisations based in Eastern European countries, along with one of the political groups in the European Parliament (European Conservatives and Reformists), are involved in organising the forums. The Brussels forum was formally presented as a conference of the ECR faction. They have the right to organise such conferences and extend invitations to whomever they deem appropriate.

Also, a number of US institutions, including the Hudson Institute and the Ukrainian Institute of America, were involved in organising the forum in the United States. Their interest in Russian regionalism prompted them to host the forum’s representatives so as to hear their perspectives directly.

In my view, it is highly encouraging that such well-established US institutions are inviting Russian regionalists to understand their viewpoints and interests. This stands in stark contrast to 1991 when Western Sovietologists were deep asleep. Ironically, they appeared to be just as centralist as the Soviet leaders at the time and only followed what was happening in the Kremlin, with little or no attention paid to the aspirations of the individual republics. The collapse of the Soviet Union caught many by surprise; they struggled to conceive of the union republics as independent nations and had to quickly adapt to studying them.

In contrast, contemporary Western analysts are now beginning to study the situation in various Russian regions, without dwelling on the events in Moscow. Their interest spans western Russian regions, eastern regions, and Siberian regions. This shift in focus is very commendable, indicating that analytical thinking in the West is dynamic and not confined to the imperial status quo. Instead, it strives to identify potential trajectories that may emerge in different Russian regions.

— What role does Ukrainian participation play in the forum?

— Ukrainian participants indeed do play a role within the forum. One of the organisers of the forum is Oleh Magaletskiy, a Ukrainian public figure and analyst. From Ukraine’s perspective, there is a valid interest in regionalism and de-imperialisation in Russia. However, it is essential to note that Ukrainian participation does not set the forum’s agenda; we are only talking about individual Ukrainian participants. For example, Oleh Dunda, a member of the Ukrainian parliament, the Verkhovna Rada, has contributed to the discussions within the forum, alongside other Ukrainian analysts.

However, every statement from the Free Nations Forum is collectively endorsed by representatives of various Russian regions, with all texts undergoing thorough deliberation and necessary amendments. It would be wrong to imply that Ukraine is exerting any form of limitation on the forum’s agenda. On the contrary, the most recent forum even featured open discussions between proponents of regional independence and those advocating for preserving Russia as a single state.

— How much influence do the forum’s participants hold within their respective regions?

— Given that regional political parties are prohibited in Russia, it is very difficult to say to what extent the forum participants represent local opinion. True, many of them have not yet passed through the electoral process in Russia, making it premature to attribute full legitimacy to them. However, they do act as representatives of regional civil societies, and they keep in touch with their fellow countrymen. Many of them are well-known public figures in their regions, and they have been involved in local civic and political activism over many years. They have established recognition within their communities.

That said, we cannot definitely state that opposition leaders in exile truly speak for any particular group of people. It is also worth considering the question of who exactly do Kasparov and Khodorkovsky represent. They have not been elected either, yet they continue to make claims on behalf of the entire nation.

— Which of the prominent opposition leaders in exile do you trust and support most? Who among them do you think could assume a leadership role and influence the situation in Russia? Are there any such people that fit this description?

— Let me reiterate once again that we must move away from the personalist model, which simply perpetuates the Russian monarchical tradition. This approach reduces the activities of the anti-regime opposition to a search for specific leaders or figureheads. Within a normal political context, the primary focus should be on working institutions, but they must first be created. This pertains to both regional parliaments and other bodies. I would prefer the opposition not to have any one single leader, as that would merely reinstate the same personalist, imperialist model.

However, if we are talking in a broader sense about exile figures whom I trust, I would recall the late Vladimir Bukovsky. I had the opportunity to meet and interview him in the UK in the early 2000s. He was an old Soviet dissident who was once exchanged for Chilean Communist Party leader Luis Corvalán; it is a well-known story. He went on to publish numerous books. In his later years, Bukovsky displayed a keen interest in and lent support to regionalist movements in Russia. This set him apart from the centralist opposition in Moscow. I believe that his legacy remains remarkably relevant in many ways to this day.

Translated by Kerkko Paananen

_____________________________________________________

Подписывайтесь на Телеграм-канал Регион.Эксперт — https://t.me/regionexpert
Поддержите независимый регионалистский портал — www.paypal.me /regionexpert
Crypto — 199mm5dMHKPRHPNUBJoixTnKWzgK9VFuAS

Другие статьи автора:

• Волшебная палочка
• Советский Союз наизнанку
• Возвращение в реальность
• Способны ли атаки украинских дронов переломить ход войны?
• Борьба с квадроберами как признак расчеловечивания
• Виртуальная деколонизация
• Ни там, ни тут
• Свободное государство в эпоху войны империй
• Конец имперской оппозиции
• Возможна ли социология в условиях войны и диктатуры?
• Оппозиция за единую Россию
• Возникнет ли Курская республика?
• Почему распад РФ пока невозможен?
• Отказ от Союзного договора привел к реставрации империи
• От Кореи до Карелии
• Освобожденные российские политики страдают «стокгольмским синдромом»
• Журнал нового мышления в стране возрожденной цензуры
• «Русский Сингапур» или «Незнайка на Луне»?
• Без хайпа
• Возможно ли исполнить резолюцию ОБСЕ о «деколонизации России»?
• Русский Тайвань?
• ПостРоссия зависла в ожидании Часа Х
• Россию теперь надо изучать как варварскую экзотику
• Фукуяма был прав?
• Станет ли Украина «айсбергом» для имперского «Титаника»?
• Можно ли «деимпериализовать» Россию?
• Борьба несуществующей федерации с несуществующим движением
• Тайна второго Глота. Чем удивил фильм «Сто лет тому вперёд»
• Соль и пересол
• Три неустранимых противоречия «кремлевского царя»
• Добьются ли российские спецслужбы мирового господства к 2036 году?
• Зеркальное кино
• Россия как стихийное бедствие
• Всегда ли «предвоенная эпоха» приводит к войне?
• Реальность без вождя. Возможно ли возрождение региональной политики?
• Кремлевский почерк не изменился
• КГБ в ГДР: перестроечная комедия
• Запад не должен признавать легитимными президентские выборы в России
• Принадлежат ли люди государству?
• Красивые сказки убийцы
• «Прекрасной России будущего» не будет
• Мессианство или свободные выборы?
• Протоколы имперских подлецов
• «Царь-батюшка, смени наместника!»
• Парадоксы Ленина в эпоху возрожденной империи
• Удастся ли деимпериализировать русский менталитет?
• Постсоветское и построссийское
• Российская Федерация – это фейк
• От родины сарматов до советского космоса
• Бессрочная мобилизация доведет Россию до новой революции?
• Возможна ли Свободная Ингрия?
• Африканцы в Заполярье: перейдет ли Европа в контрнаступление?
• История – это творческий процесс
• Распад империи сделает русскую культуру глобальной
• «Эстоноземельцы» vs. «релоканты»
• Новый «Афганский синдром»?
• «ПостРоссия»: от теории к практике
• Глокализация в постРоссии
• Лицемерие как «традиционная ценность»
• «Южная Корея» или «хорошая империя»?
• Фантом «мирового правительства»
• Дальневосточный треугольник
• Европейский фасад Московии
• Два Востока. О том, как Москва остается в «Старом свете»
• Ингерманландцы: европейцы или «индейцы»?
• Гея против Левиафана. Почему Россия воюет с современным миром?
• Японский опыт и дальневосточный регионализм
• Региональные ЧВК могут сыграть совсем иную роль, чем планирует Кремль
• «Потеряли всё, что было создано за 30 лет»
• Кризис «частного государства» или сказки про индрагузиков
• Захлопнутое «окно в Европу»
• Отсутствие регионализма – причина провала военных антикремлевских проектов
• Проблема в пропаганде, а не в истории
• Крах империи начнется «снизу»
• Что может сделать «мятежник»?
• Имперский централизм как главная проблема российского мышления
• Дано ли иное? О разнице и сходстве российского и построссийского
• Крах «главной скрепы» империи
• От wishful thinking – к реальной аналитике и практике
• Сбудется ли прогноз генерала?
• Можно ли считать Московию «государством-цивилизацией»?
• Нет империи – нет произвола
• Демократы против демократии
• Почему российская оппозиция не может объединиться?
• Империя как катастрофа
• Депопуляция аннексированных регионов
• Почему Московия боится своего настоящего имени?
• Как возрождалась Российская империя?
• Время Амазонок
• «Единая Россия» как лозунг оппозиции?
• Почему российская политика стремится к концу света?
• «Эстонский» русский язык вместо «московского»?
• Гендерно-нейтральные нацисты
• Во всех регионах РФ первым делом нужны свободные выборы
• Что будет с Россией в 2023 году? А может быть, ее вообще не будет?
• Эльфы и хоббиты вместо «русского мира»?
• Лекарство от мессианства. О рациональном мышлении
• Второй «реквием по России»
• Инверсия регионализма и Эстония как фрактал
• 10 программ переустановки федерализма в России