Почему Россия не является договорным государством?

Один из резких контрастов нынешней России и Запада – отсутствие в ней договорно-конкурентных отношений между различными политическими субъектами. Субъект принятия решений в России остался единственным – это кремлевский «самодержец», что неизбежно порождает диктатуру и произвол. Можно ли выйти из этого исторического тупика?

Маленькая страна с большим общественным договором

На размышления, изложенные в статье, меня сподвиг правительственный кризис в Эстонии, где проживаю уже семь лет. В начале июня премьер Кая Каллас, лидер Реформистской партии, отправила в отставку семерых министров из конкурирующей партии, Центристской. Напомню, что в этой стране всякое правительство является коалиционным, оно формируется из представителей партий, которые набирают большинство на парламентских выборах. И обычно, если премьеру не удается договориться о коалиции, он сам подает в отставку. Но Каллас, которую иногда называют «железной леди», пошла другим путем.

Уволив министров-центристов, она предложила создать новую правительственную коалицию, пригласив туда представителей других парламентских партий – социал-демократов и правоцентристского «Отечества». Эти партии вместе с реформистами составляют парламентское большинство, и если они согласятся войти в новую коалицию – Каллас останется премьером и возглавит обновленное правительство. Но если какая-то партия откажется и предпочтет объединиться с центристами – тогда большинство перейдет к ним, и кабинет будут формировать они.

Этот шаг премьера необычен и весьма рискован, но вполне допустим эстонской правовой моделью, которая строится на договорно-конкурентных отношениях. Участники этого договора, парламентские партии, являются автономными политическими субъектами и вольны вступать в самые разные коалиции. В этой парламентской республике вообще не существует такого понятия, как «вертикаль власти», а пост президента, по Конституции, предполагает беспартийную непредвзятость. Поэтому президент Эстонии Алар Карис утвердил инициативу премьера об увольнении нескольких министров. Однако если Кае Каллас не удастся выстроить новую коалицию, президенту, скорее всего, придется утверждать нового премьера.

Так работает договорное государство, основанное на автономной субъектности различных партий, ни одна из которых не может претендовать на абсолютную власть. И поэтому даже правительственный кризис – это не какой-то «тупик», но задача, которую различные политические силы решают совместно, находя компромиссы и не ввергая в противостояние всё общество.

Можно ли свергнуть самодержавие?

В истории России с трудом можно обнаружить признаки формирования договорного государства как равноправного взаимодействия различных политических сил. Первыми вспоминаются древние Новгород и Псков – но их вечевые основы, увы, так и не стали мейнстримом российской истории, да и самого слова «Россия» тогда еще не было. Московское царство, победившее Новгородскую и Псковскую республики, а затем «собравшее вокруг себя» гигантские евразийские пространства, утвердило принцип самодержавия – единоличной персоналистской власти. Если она и допускала какую-то договорность – то исключительно в формате «более верного» исполнения холопами царских указов.

Февральская революция 1917 года, свергнувшая монархию и поставившая целью создать «новую Россию» на Учредительном собрании, также, к сожалению, вскоре проиграла новой, большевистской версии самодержавия. «В комиссарах – дурь самодержавья», – пророчески отмечал тогда Максимилиан Волошин. Большевики фактически возродили империю в ее еще более тоталитарном формате, только с генсеком вместо царя. И быстро забыли все свои «освободительные» лозунги, с которыми пришли к власти и которые предполагали договорное равноправие. Пожалуй, ярчайшим примером абсолютного противоречия их теории и практики является подписанная Лениным и Сталиным Декларация прав народов России, которая обещала им полную свободу самоопределения.

Третьей попыткой преодолеть самодержавные основы государства, заменив их договорными, была забытая и проклинаемая ныне эпоха Перестройки. Хотя непредвзятые историки до сих пор удивляются тому, как буквально за год (1989-90) Михаилу Горбачёву удалось передать власть от политбюро КПСС свободно избираемым многопартийным советам, которые стали новыми политическими субъектами. С 1990 года все союзные республики уже возглавлялись не «первыми секретарями», назначаемыми из Кремля, но избранными в самих республиках их Верховными советами, которые возглавляли Борис Ельцин, Витаутас Ландсбергис, Звиад Гамсахурдиа и др. Причем политическую субъектность обрели не только союзные республики, но и автономии в составе РСФСР, принявшие в 1990 году свои Декларации о государственном суверенитете.

«Ново-Огарёвский процесс» (апрель-август 1991 г.), в котором участвовали свободно избранные лидеры 9 из 15 союзных республик, предусматривал уже не сохранение прежнего СССР, но его превращение в добровольную и договорную федерацию. Может быть, это была слишком идеалистическая надежда Горбачёва, учитывая, что таких прямых и равноправных договоров на евразийских пространствах исторически вообще никогда не было. Путч сторонников сохранения прежнего СССР против нового договора, подготовленного к подписанию в августе, продемонстрировал, насколько опасалась такой трансформации имперская номенклатура. Принципы договорности и империи полярно противоположны. Однако даже провал этого путча парадоксальным образом привел к возрождению российского самодержавия. Странным образом повторилась ситуация 1917 года, когда большевики, выступавшие под «освободительными» лозунгами, в реальности установили новую диктатуру.

Империя в 1991 году не рухнула, но лишь «ужалась» до границ РСФСР – президент Ельцин не разогнал прежнюю партийно-советскую номенклатуру, но вполне встроил ее в политическую систему «новой России». Весьма показательным был Федеративный договор марта 1992 года, противоречащий несостоявшемуся союзному. В проекте союзного республики добровольно делегировали центру часть своих полномочий, в итоговом российском эта модель оказалась перевёрнута: сам центр царской милостью оставлял регионам лишь какие-то не особо стратегические полномочия. Субъекты РФ по факту так и не становились полноценными политическими субъектами, обладающими реальной автономией в принятии собственных решений.

А затем Конституция 1993 года вообще упразднила договорный характер российской государственности. Примечательно, что Чечня не подписывала Федеративный договор, то есть, де-юре не вошла в состав РФ, и не голосовала за российскую Конституцию, однако в 1994 году президент Ельцин ввел туда войска под лозунгом «восстановления конституционного порядка». Это, пожалуй, самая наглядная иллюстрация победы имперского сознания над договорным.

И впоследствии у президента появился «преемник», что знаменовало собой возвращение российской истории в самодержавную колею. Путин фактически стал единственным политическим субъектом в России, которому нет нужды выстраивать с кем-то договорные отношения. Символично, что он никогда не принимал участия в предвыборных дебатах, а все остальные кандидаты, допускаемые к президентским выборам, осознают свою заведомо служебную роль в этом спектакле. Попытки тех или иных политических сил заявить позицию, независимую от Кремля, сегодня фактически приравнены к вражеской подрывной деятельности. Но даже оппозиционная эмиграция, мечтающая о «прекрасной России будущего», чаще обсуждает персоналии претендентов на роль «доброго царя», чем становление институтов, способных учредить договорную федерацию.

Разумеется, договорные отношения важны как общественный принцип в целом, но в российских условиях равноправный договор регионов имеет особое значение, поскольку при его отсутствии любая, даже самая либеральная власть в «Первопрестольной» будет неизбежно скатываться к самодержавию. Сегодня деятели кремлевской администрации прямо заявляют, что «российское государство построено не по договорному типу», отрицая тем самым федерацию в принципе и утверждая самодержавную моносубъектность.

Всякая развитая федерация, вроде США и ФРГ, строится на многочисленных взаимовыгодных договорах между ее субъектами. В России же эти прямые «горизонтальные» отношения регионов подменены единой «вертикалью», которая по новейшим законам вторгается даже в сферу местного самоуправления, полностью ликвидируя его автономию. Согласно 1 главе Конституции, которую поправки не затронули, «органы местного самоуправления не входят в систему органов государственной власти», что юридически оставляет пространство для договорных решений. Однако на практике государственные чиновники вместо договоров с МСУ давно уже действуют приказным порядком, например, отстраняя неугодных избранных мэров или объединяя муниципалитеты без всякого учета мнения местных жителей.

Отсутствие договорных начал в нынешней России всеобъемлюще – от локального уровня до международного. Нежелание договориться с Украиной о прекращении войны также связано с тем, что Кремль просто не воспринимает избранную власть этой страны как равноправного партнера по переговорам, но привык пользоваться имперским «правом силы». Может быть, и само слово «Россия» изначально несет в себе самодержавную природу? Весьма показательной выглядит история 2010 года, когда судебные эксперты заявили, что протестный лозунг «Долой самодержавие и престолонаследие!» содержит в себе «призыв к свержению существующей государственной власти».

Сибирь как пилотный проект новой федерации?

Восстановление, или точнее – установление федерализма как равноправных и договорных отношений между регионами вряд ли состоится по инициативе Кремля, который, напротив, заинтересован в унитаризации России. Но если рассуждать в проектном измерении, то наибольшим потенциалом для такой трансформации страны обладает Сибирь.

Один из ведуших идеологов сибирского областничества XIX века Николай Ядринцев в своей книге «Сибирь как колония» провел параллель этого гигантского пространства с Америкой. Только если европейцы обретали «Новый свет» на Западе, пересекая океан, то для обитателей Московии он открывался сразу за Уралом. Точно так же, как и Америку, Сибирь осваивали самые вольные люди своего времени, но к сожалению, она так и осталась колонией «Старого света», а не добилась независимости. Тем не менее, эта параллель проявляется и сегодня – на новосибирских «монстрациях» очень популярен флаг Соединенных Штатов Сибири, придуманный омским художником Дамиром Муратовым.

Эта модель различных, но соединенных «штатов» вполне гармонирует с полицентричной природой Сибири. Тюмень, Омск, Новосибирск, Томск, Кемерово, Красноярск, Иркутск, Улан-Удэ, Чита и другие сибирские города вместе с окружающими их регионами весьма отличаются друг от друга, но вместе с тем глубоко взаимосвязаны, составляя прообраз договорной федерации. Осознание этой взаимосвязанности и общесибирских интересов привели к созданию еще в 1990 году межрегиональной ассоциации «Сибирское соглашение». Правда, сегодня Сибирь под властью кремлевских наместников лишена политической субъектности, но ветеран сибирской политики Алексей Мананников надеется на неизбежный приход новых региональных элит.

Особая сибирская идентичность ярко проявлялась в эпохи Революции начала ХХ века и Перестройки. В обоих случаях это было связано с борьбой за деколонизацию Сибири, которая остается актуальной задачей и поныне, об этом снимаются популярные, хотя и полузапрещенные фильмы. Без сибирских ресурсов империя не сможет вести захватнические войны и даже вообще вряд ли устоит. Неслучайно, что первыми против вторжения в Украину выступили именно сибирские активисты.

Сибиряки, как и свойственно жителям «Нового света», умеют предложить небанальные исторические решения, которые ломают москвоцентричные шаблоны. Когда в октябре 1993 года в московском вооруженном противостоянии столкнулись две разные версии «великой России», сибирские политики выдвинули ультиматум о переносе центра принятия решений в Сибирь. Если бы их проект победил, это означало бы реальную трансформацию России в федерацию, исходящую из интересов регионов, а не имперских амбиций.

Очень важное и перспективное качество сибирских федералистов – ценя субъектность каждого региона, они умеют видеть их общий контекст, что предусматривает необходимость договорных отношений между ними. Также они уважают обширное культурное многообразие Сибири и потому свободны от националистических предубеждений, свойственных сегодня многим российским политикам. И если сибирский проект равноправной, договорной и добровольной федерации покажет свою устойчивость и эффективность, к ней наверняка пожелают присоединиться и другие российские регионы, уходя тем самым из «Старого света».

Наконец, отмечу давно наблюдаемый парадокс в дискуссиях представителей разных регионов. По отдельности регионалисты любят углубляться в историю своего края, иногда даже создается впечатление, будто они живут лишь «славным прошлым» и даже склоняются к какому-то изоляционизму. Однако когда они переходят к проектам межрегиональных договоров, происходит удивительное «переключение регистра» – начинается активное обсуждение будущего, и этот футуристический драйв очень контрастирует с историческим пессимизмом, расхожим среди тех, кто оперирует «общероссийскими» категориями…

Оригинал – Рефорум

Подписывайтесь на Телеграм-канал Регион.Эксперт — https://t.me/regionexpert
Поддержите независимый регионалистский портал — www.patreon.com/regionexpert
Crypto — 199mm5dMHKPRHPNUBJoixTnKWzgK9VFuAS