Распад Югославии: актуальный урок

Распад Югославии — то, как он происходил, чем сопровождался и к чему привел — история, особенно поучительная в наши дни, для федералистских и регионалистских сил Северной Евразии, с одной стороны, и для их противников из крайних лагерей, с другой.

Эта статья не имеет своей целью описание всех деталей данного процесса, которые желающие без труда найдут в общедоступных источниках. Автор попытался описать лишь смысловую канву и наиболее существенные, на его взгляд, обстоятельства.

Югославские корни

Союзная Республика Югославия прекратила существовать в 2006 году после выхода из нее Черногории, при том, что страна с таким названием исчезла еще в 2003 году, переименовавшись в Государственный союз Сербии и Черногории. Две эти республики к тому времени были всем, что осталось от бывшей Социалистической Федеративной Республики Югославия, в которую ранее входили шесть республик: Словения, Хорватия, Сербия, Босния и Герцеговина, Черногория и Македония. Впрочем, и это государство, созданное лишь в 1945 году, возникло не на пустом месте.

Во-первых, до этой, социалистической Югославии 2.0. уже была Югославия 1.0., монархическая. Во-вторых, им обеим предшествовала длительная и противоречивая история южнославянских народов, насчитывающая к тому времени примерно полтора тысячелетия.

Об этой истории с самых разных позиций написаны наверное тысячи книг на сотнях тысяч, если не миллионах страниц, и углубляться в нее здесь нет ни возможности, ни смысла. Вкратце можно указать, что история южных славян на Балканах начинается ориентировочно в V веке н.э. со вторжения в этот регион их племен, которые, где перемешавшись с местным дославянским населением, где вытеснив его, прочно закрепились в нем. Дославянское же население Балкан состояло как из условно автохтонных племен иллиро-дако-фракийского происхождения, так и из романоязычных колонистов.

Вопреки современным сочинителям фентези, славянство никогда не представляло собой самостоятельного полюса мировой цивилизации, поэтому история того или иного славянского народа напрямую зависела от того, под влиянием какого из таких полюсов происходило его становление. Изначально их было два — восточноримский, он же греко-римский или византийский, и западноримский, в тот момент уже романо-германский. Из игроков второго порядка, представлявших два этих полюса на региональном уровне, можно выделить болгар, венгров, немцев и итальянцев. Как нетрудно догадаться, те славяне, что были сформированы влиянием первого полюса, стали православными, второго — католиками.

Но внутри этих «продуктов»: православных сербов, черногорцев, македонцев и католиков хорватов и словенцев тоже оформились различия, связанные с преобладанием конкретных проводников этих полюсов и соотношением в ходе их этногенеза конкретных славянских инеславянских элементов. Позже, в XIV веке в этой «игре престолов» появился новый игрок — османы, запустившие такой же процесс взаимодействия одного из полюсов мирового уровня с местными силами. Так, из той части славян и иллирийцев, которые приняли ислам — а в немалой степени ими стали неортодоксальные христиане-богумилы, веками сопротивлявшиеся западной и восточной церквям, возникли новые народы или этноконфессиональные группы, сегодня известные под названием боснийцев, горанцев, помаков.

Впрочем, оговорка «или» в данном случае неслучайна — как и во многих подобных ситуациях четких этнических границ здесь могло не существовать. Ведь по сути речь идет о представителях одного этнолингвистического массива, хотя, конечно, и не монолитного внутри себя, которых разделяли именно религия или, как сказали бы сейчас, цивилизационный выбор. Поэтому, православных могли называть «греками», католиков — «латинами», а мусульман — «турками», хотя по генетике, языку и врожденной ментальности это были почти идентичные люди, зачастую из одних и тех же семей. Схожей была ситуация у местного неславянского (иллиро-фракийского) народа албанцев, с той существенной разницей, что в период начавшейся с XIX века национализации ему удалось сохранить внутри единого народа своих мусульман, католиков и православных, тогда как у южных славян конфессиональное размежевание повлекло за собой и этническое.

Так или иначе, в 1918 году для южных славян закончилось владычество внешних держав — византийской, османской и австро-венгерской, и возникло их первое независимое и объединенное государство — Королевство сербов, хорватов и словенцев. Ненадолго…

Югославия: первый блин комом

Казалось бы, южнославянские народы так долго мечтали о независимости от иностранного владычества и единстве, которое поможет его обрести. Но с их обретением быстро выяснилось, что видят они его совершенно по-разному. Единую югославскую нацию, о которой мечтали идеологи создания этого государства, в 1929 году названного Королевством Югославия, доминирующие в нем сербы видели фактически как сербскую, с чем никак не хотели соглашаться хорваты и словенцы. Основной антагонизм возник между сербами и хорватами, на фоне чего словенцы, географически и культурно близкие немцам и итальянцам, все более дистанцировались от этой югославской «идиллии».

Еще одним конфликтом внутри нее была «мусульманская проблема». После того, как османов вынудили уйти из Боснии и Герцеговины, ее по условиям Берлинского конгресса в 1878 году передали под власть Австро-Венгерской империи, которой удавалось поддерживать равновесие между тремя основными местными общинами: мусульман, православных и католиков. Но если первые, может быть, и были от этого не в восторге, но в целом этим довольствовались (а кто не довольствовался — эмигрировал в Турцию), то непримиримые представители вторых мириться с этим не хотели. До такой степени, что один из них — Гаврила Принцип, состоявший в организации «Молодая Босния», борющейся за ее присоединение к Сербии, спровоцировал мировую войну, убив посетившего эту провинцию австрийского эрц-герцога Франца-Фердинанда.

А вот в Югославии 1.0., созданной после крушения Австро-Венгерской империи, австрийцев как сдерживающего фактора уже не было, и великосербские круги, которые обрели в ней гегемонию, начали засучив рукава решать «мусульманский вопрос». В первую очередь это выразилось в земельном переделе, так как мусульмане, считавшие себя автохтонами этого края, благодаря привилегированному положению при османах сосредоточили в своих руках до 90% земли, которую православные сербские крестьяне у них арендовали. При новой же власти начался форсированный отъем земель в пользу сербских крестьян, сопровождавшийся сведением счетов с «турками».

В 1939 году, когда стало ясно, что югославской идиллии никак не получается, премьер-министр Королевства Драгиша Цветкович и лидер хорватской оппозиции Владко Мачек подписали известный Меморандум о создании бановины Хорватия. Если до этого Королевство сербов, хорватов и словенцев состояло из областей и бановин, созданных по территориальному принципу, то консолидация нескольких из них в национально-территориальную единицу закладывала фундамент для преобразования страны в союз не территорий, но наций.

Этим были довольны далеко не все. Великосербские круги считали, что часть включенных в Хорватию территорий являются сербскими. Македонские и черногорские националисты опасались того, что оставшаяся часть страны будет признана Сербией. Крайне недовольны разделом были мусульмане Боснии и Герцеговины, половина которой была включена в бановину Хорватия, а другая половина осталась в фактической Сербии. При этом национальная идентичность македонцев, черногорцев и мусульман на тот момент была «плавающей» — если первых, не спрашивая их мнения, включали в состав сербов, то вторые частью считали себя сербами, частью хорватами, а частью просто мусульманами автохтонного югославского происхождения.

Впрочем, и у хорватов этим разделом довольствовалась только умеренная часть, представленная парламентской оппозицией. Хорватское революционное движение, более известное под названием «усташи», после введения в стране в 1929 году чрезвычайного положения и многих лет репрессий уже встало на путь террористической войны с югославскими властями. Последние в свою очередь, используя для этого парамилитарные формирования «четников», распространяли свои «контртеррористические акции» не только на идейных усташей, но и на заподозренных в сочувствии к ним католиков и мусульман.

27 марта 1941 года группа великосербских офицеров в результате переворота отстранила от власти регента Королевства принца Павла (король Александр был убит еще в 1934 году), который двумя днями до этого подписал акт о присоединении Югославии к союзу стран Оси. Вместо него к власти был приведен принц Петр, ориентированный на Великобританию. В ответ на это европейские державы Оси молниеносно ввели в Югославию свои войска, что положило конец ее существованию.

Бывшая страна была фактически разделена между Германией, Италией, Венгрией, Болгарией и Албанией, а на невключенной в их состав (но также оккупированной) территории возникли декоративные государства сербов, черногорцев и хорватов.

Вышедшие из подполья и вернувшиеся из эмиграции усташи провозгласили Независимое Государство Хорватия, в границы которого были включены и территории с нехорватским населением. Самими хорватами признавались католики и автохтонные мусульмане, что же касается иноверцев, они должны были либо принять католичество, либо исчезнуть. «Исчезали» при этом — сербы, евреи, цыгане и прочие массово и самым брутальным образом. Позже, в том числе под влиянием Германии и Италии, шокированных масштабами насилия, а также столкнувшись с его последствиями, усташи решили предложить альтернативу для оставшихся под их властью сербов, не желающих принимать католичество. Им было предложено переходить в Хорватскую Православную Церковь, созданную при содействии русских белых эмигрантов. Но это ничего не изменило — во-первых, потому что маховик насилия был уже запущен, во-вторых, потому что сербские православные бойкотировали ее как «неканоническую».

Последствиями этой политики была резня невиданных масштабов всех против всех. И сербские четники по масштабам жестокости ничуть не уступали своим хорватским противникам. Больше того, не снимая с последних ответственности, надо понимать, что их жестокость во многом стала реакцией на репрессии, в том числе и бессудные расправы эскадронами смерти, с великосербской стороны. То есть, это был маховик, раскрученный  стараниями всех сторон. И неудивительно, что на его фоне, а также на фоне поражения держав Оси, опекающих (не слишком успешно) всех этих националистов, росли акции силы, выступавшей с антиоккупационных, но при этом югославско-интернационалистических позиций — коммунистических партизан под руководством маршала Йосипа Броза Тито. Они-то в итоге и взяли власть в 1946 году.

Югославия: дубль два

В отличие от первой Югославии, где все было общее и ничье, что вызывало у одних желание присвоить все это себе, а у других опасение быть присвоенными, вторая Югославия была создана уже с учетом этой ошибки.

Социалистическая Федеративная Республика Югославия (СФРЮ) изначально была организована, во-первых, как федерация, во-вторых, как объединение народов, каждый из которых имел в этом коммунальном доме отдельную квартиру. Правда, не все народы получили свои квартиры или по крайней мере права собственности или владения на них. Некоторые находились в них на правах «жильцов», что и стало одним из важных детонаторов будущего коммунального конфликта и кровавого разъезда. Впрочем, основными его участниками было суждено стать старым противникам и конкурентам еще по первой Югославии: сербам, хорватам и боснийским мусульманам.

Так как югославские социалисты разгромили все организованные националистические силы и предложили вымотанным войной и резней народам компромиссную модель сосуществования, поначалу это работало. Относительный успех своеобразного «югославского социализма» был обусловлен рядом факторов. Прежде всего, в отличие от восточноевропейских режимов, оказавшихся под пятой сталинского СССР, маршалу Тито удалось избежать этой участи и дистанцироваться как от «восточного», так и от «западного» блоков. В стране существовал смягченный вариант «реального социализма», она была более открыта Западу, что в совокупности с мягким климатом делало жизнь в ней более расслабленной и комфортной — для «простых людей», не имеющих особых материальных, политических и националистических амбиций. Свою роль, безусловно, играла и личность создателя и арбитра федеративной Югославии. Будучи хорватом сам, он вывел из-под разгрома и хорватский народ, который в годы войны объективно был на стороне проигравших стран. С другой стороны он не мог не опираться на сербов как крупнейший этнос Югославии, пытаясь при этом сдерживать конкуренцию этих двух народов.

Долгое время правой рукой Тито был серб Александр Ранкович, возглавлявший МВД и госбезопасность и неформально имевший репутацию сербского националиста, так как опирался на сербские кадры и настаивал на централизации страны. В 1966 году его сняли со всех постов, что великосербские круги восприняли как свое поражение, а несербские как свою победу. После смерти Тито из рядов первых выдвинулся такой партийный лидер, как Слободан Милошевич, которого считали продолжателем дела Ранковича. А в рядах вторых вызревали их антагонисты, находившиеся под влиянием своих националистов. Таков был случай будущего лидера независимой Хорватии Франьо Туджмана, который начав свой путь титовским партизаном, сражавшимся против усташей, дослужился до генерал-майора югославской армии, ушел в науку и, читая лекции за рубежом, сблизился с хорватской националистической эмиграцией, превратившись в диссидента. Аналогичные примеры можно найти и в других югославских республиках, в которых местная интеллигенция так или иначе находилась под влиянием своих националистов.

Однако как уже было отмечено, спровоцировал распад Югославии конфликт не между «владельцами» основных квартир внутри ее коммунального дома, а ситуация с теми, кто проживал в нем на положении «квартиросъемщиков». Речь идет, о Косово, как этот регион называют сербы, или Косова, как его называют албанцы. С конфликта в нем война в посттитовской Югославии началась, там же она и закончилась.

Чтобы понять сущность этого конфликта, надо иметь в виду как его древний, так и относительно современный аспекты. В России традиционно доминирует односторонний просербский взгляд, согласно которому эту искони сербскую землю и колыбель сербской государственности каким-то чудесным и трагическим образом заселили мусульманские албанские мигранты, в конце концов захватившие ее, опираясь на демографическое большинство. Поэтому надо вспомнить то, с чего начиналась эта статья, а именно, историю заселения этого региона славянами, которые пришли в него не на пустое место, а в земли, уже населенные местными народами. Главной из таких автохтонных дославянских этнических групп были иллирийцы и фракийцы, осколком которых себя и считают албанцы, говорящие на иллирийском языке и в генетическом отношении впитавшие в себя фракийский и пеласгийский субстратные элементы. Поэтому представлять их какими-то мигрантами, мягко говоря, некорректно — это славяне вторглись в регион, где проживали иллирийские, дакские, фракийские и романские этносы, а не наоборот. И как сумевший сохраниться осколок этой дославянской эпохи албанцы жили рядом с сербами еще с тех времен. А вот достижения славянской колонизации в Косова были подорваны в XVII — XVIII вв, когда сербы под руководством своих церковных лидеров присоединились к Габсбургам в их войне с Османами и после поражения первых бежали под их власть в приграничные земли. Эти события стали для сербов в Косово чем-то вроде массового исхода в Турцию для черкесов и мусульман-осетин. И имели те же демографические последствия, которые аналогичный процесс имел для присутствия указанных народов и групп в нынешней Кубани или Осетии, где они из большинства превратились в меньшинство.

Проблема, однако, была в том, что албанское большинство в Косово, которое оно всегда воспринимало как Косова, жило не в одной из собственных квартир, как остальные югославские народы, а в качестве народа с непонятным статусом. Что, собственно, проистекало из самого названия Югославии как государства славян, равноправными членами которой могли быть только славянские народы. Еще одним народом, который был лишен в нем своей квартиры, а до 1968 года и статуса народа, был уже славянский, но тоже мусульманский (как косовские албанцы) народ со странным в то время национальным именем — «мусульмане». Так в Югославии назывались мусульмане славянского происхождения и языка, большая часть которых после распада Югославии выберет себе имя «босняков», в то время как мусульмане неславянских национальностей (турки, албанцы, немногочисленные арабы) определялись собственными этнонимами. Историческое самосознание этого народа веками было связано с Боснией и Герцеговиной, которая тоже была одной из «квартир» югославского коммунального дома, но только в отличие от всех прочих — без номинального собственника.

Итак, триггером распада Югославии становится сербско-албанский конфликт в Косово/Косова, благодаря которому взошла политическая звезда харизматичного сербского лидера Слободана Милошевича. Будучи молодым и амбициозным партийным деятелем, он видел препятствием на своем пути к власти «старое» руководство титовской школы, которое как могло пыталось поддерживать в стране межнациональный баланс. Меж тем в 1986 году был опубликован драматический по своим последствиям Меморандум Академии наук Сербии, в котором видные представители сербской интеллигенции призвали к решительным реформам Югославии, включая пересмотр границ между ее республиками или их статуса с учетом компактного проживания сербов на территориях, входящих в их состав. В несербских республиках этот меморандум был воспринят однозначно — как призыв к их сербизации и подчинению Сербии, в которую в таком случае превратилась бы многонациональная Югославия. Эта цель и реакция на нее были столь очевидны, что в тот момент меморандум осудили и Милошевич, и Радован Караджич, то есть, два будущих главных лидера этого проекта. Однако идеи, витающие внутри сербского общества, Милошевич хорошо уловил и стал действовать в соответствии с ними.

В 1987 году он совершает визит в Косово, где выступает перед сербскими жителями и сербскими активистами, призывая их держаться за эту землю и заявляя, что это их земля. После этого Милошевич становится сербским популистским героем и, опираясь на поддержку сербских масс и своих сторонников, стремительно захватывает контроль над сербским партийно-республиканским руководством. Решив эту задачу и устранив стоявших на его пути титоистов, в 1990 году он уже отправляет сербские военно-полицейские силы в Косово, отстраняет от власти местное албанское руководство и вводит вместо него прямое сербское управление, опирающееся на сербские вооруженные формирования.

Кровавый финал «Великой Сербии»

С этого момента события по всей Югославии развиваются стремительно и по принципу цепной реакции. О своем выходе из Югославии первой заявляет Словения, граничащая с Италией и Австрией, но при этом отделенная от Сербии Хорватией. Югославское руководство предпринимает попытку воспрепятствовать этому, но в силу географического положения этой республики – безуспешную. Тогда же, столкнувшись с саботажем Хорватии при попытке «наведения порядка» в Словении, Милошевич понимает, что следующей будет она. Но вместо того, чтобы отыграть назад, решает говорить с ней с позиций силы, используя в качестве козыря сербов в Хорватии — если Хорватия уйдет, то уйдет без территорий, на которых компактно проживают сербы, а это почти ее треть.

Так начинается уже не полицейское усмирение сербской военно-полицейской махиной безоружного Косова, а первая полноценная война между двумя примерно равновесными республиками. Конечно, абсолютное военное превосходство на старте было у Сербии, превратившей в свой придаток Югославию и овладевшей большей частью вооружения и личного состава четвертой по силе армии Европы. В то же время сила югославской оборонной системы оказалась ее слабостью, так как, базируясь на титовской концепции народной войны, она подразумевала наличие территориальных ополчений, которые автоматически превращались в национальные армии — в случае с Хорватией при активной поддержке хорватской диаспоры и католического мира.

Кадры горящего, превращенного сербско-югославской артиллерией и авиацией в руины Вуковара становятся переломным моментом даже для тех, кто до последнего надеялся сохранить Югославию. Одним из таких людей был лидер боснийских мусульман Алия Изетбегович. Парадокс, но в отличие от двух главных ее могильщиков Милошевича и Туджмана, это был не мутировавший коммунист, а изначальный противник Тито и политзаключенный его режима. У него не было личных причин любить Югославию, но он понимал, каковы будут последствия ее кровавого развала, в том числе и для его народа, который составлял меньше половины населения Боснии и Герцеговины, населенной также сербами и хорватами. «Югославия не наша любовь, но наш интерес», — говорил в тот момент Изетбегович, поддерживая внутри нее силы, представленные реформистским крылом партийного руководства. Лидером последних (и по сути – «последним титоистом» при Милошевиче) был премьер Югославии Анте Маркович, желавший ее превращения в демократическую рыночную конфедерацию при поддержке Запада, который был готов ее оказать. Символично, что он ушел в отставку, как и Горбачев – в декабре 1991 года… 

А затем, после полного захвата власти Милошевичем, увидев, как сербское руководство действует в Хорватии и наблюдая, как в Боснии оно разыгрывает ту же сербскую карту, шантажируя босняков отделением сербских территорий, Изетбегович принимает предложение хорватов о союзе и проводит референдум о независимости, которую поддерживает мусульманско-хорватское большинство республики.

Насколько правильным по итогам оказалось это решение? Как у человека с огромным уважением и искренней симпатией относящегося к Изетбеговичу, у меня все же нет однозначного ответа на этот вопрос… С одной стороны, по результатам самой кровавой в истории послевоенной Европы бойни, сопровождавшейся классическими актами геноцида вроде Сребреницы, убийством около 100 000 человек (64 000 из которых составили мусульмане), изнасилованием десятков тысяч женщин (20-50 тыс) и изгнанием c «очищенных» от них территорий порядка миллиона мусульман, Изетбегович добился весьма скромных результатов. Де-факто Босния и Герцеговина (БиГ) сегодня не контролирует 49% своей территории, на которых располагается Сербская Республика, из многих районов которой «вычищены» мусульмане и хорваты, до войны составлявшие там большинство или значительную часть населения. Да, юридически БиГ сегодня является признанным международным сообществом государством, а не подконтрольной Белграду провинцией. Но это же международное сообщество по условиям Дейтонского соглашения принудило ее к такому устройству, при котором без Сербской Республики, чей представитель является одним из трех ее сопрезидентов, не может быть принято ни одно решение. Да и отношения с хорватами, которым больше всего было нужно отделение БиГ от Югославии в условиях идущей между ней и Хорватией войны, быстро дали трещину, когда ее лидер Туджман решил договориться с Милошевичем о разделе Боснии и Герцеговины.

С другой стороны, именно в ходе войны мусульманский народ, как он назывался до этого, обрел босняцкую национальную идентичность и смог отстоять свое существование буквально в борьбе за физическое выживание. Позже, в интервью Изетбегович говорил, что он был готов к войне, но не был готов к геноциду, перед лицом которого пришлось оказаться его народу. А зря, ведь лидер боснийских сербов Радован Караджич накануне решения парламента БиГ о ее отделении от Югославии предупреждал его о нем прямым текстом, угрожая, что если Босния последует путем Хорватии, то «мусульманского народа не станет». Но эта угроза возымела обратную реакцию и взявший тут же ответное слово Изетбегович заявил, что принял решение о невозможности оставаться в такой Югославии, где «мусульманского народа может не стать», и пугать его не надо. Народ босняков действительно сумел отстоять в войне свое существование и даже состояться как нация, но надо сказать, что Караджич, делая то заявление, нисколько не блефовал – подконтрольные ему и Милошевичу силы сделали все, что могли, чтобы эту угрозу реализовать, что весь мир и лицезрел в Сребренице. А ведь незадолго до этого Милошевич через оппозиционного мусульманского лидера Адиля Зульфикарпашича предлагал Боснии в случае сохранения в составе Югославии не только сохранность ее границ, но и автономию входящего в состав Сербии славяно-мусульманского Санджака. Однако Изетбегович, наблюдая за горящими развалинами Вуковара и царящими среди сербов настроениями, решил, что под их руководством босняков не ждет ничего хорошего и присоединился к хорватам в борьбе за полную независимость.

Что касается хорватов, если кто и выиграл в этой войне безоговорочно, так это они. Выдержав первый массированный удар югославской армии и заключив с ней перемирие, к которому Югославию всесторонним давлением принуждал весь мир, они дождались подходящего момента и в 1995 году провели стремительную операцию «Буря», восстановив контроль над всей своей международно признанной территорией и ликвидировав Республику Сербская Краина. Кстати, это стало возможно именно потому, что сербские силы были растянуты между Республикой Сербская Краина и Сербской Республикой в Боснии. При этом падение Сербской Краины и обвал сербского фронта позволил боснякам деблокировать осажденный Бихач, который имел все шансы повторить судьбу Сребреницы. Тогда уже под угрозой падения оказалась Сербская Республика БиГ, к столице которой Баня-Луке продвигалась боснийская армия, но в этот момент Милошевич заявил, что в случае ее штурма Югославия официально вступит в войну всеми своими силами, и мир принудил враждующие стороны принять Дейтонское перемирие.

Если хорваты по итогам этой войны безусловно выиграли, а ее итоги для босняков вызывают вопросы, то проект Великой Сербии, в которую Милошевич пытался превратить Югославию, потерпел безоговорочное поражение. Сербы утратили не только Сербскую Краину, но и демографическое преобладание на ее территории, которое вполне могли бы сохранить в условиях той или иной формы автономии под гарантией ЕС, в который стремилась войти Хорватия. После войны в Хорватии и Боснии они утратили уже и Косово, с которого все началось — в конце концов, там разгорелось полноценное партизанское движение, и бомбардировки НАТО, последовавшие в ответ на брутальные действия сербских силовиков в этом регионе, вынудили их уйти и оттуда. А под конец из Югославии ушла Черногория, которую всегда воспринимали как своего рода «сербскую Белоруссию», то есть, ту же Сербию, только с локальным колоритом, что положило конец существованию союзного государства.

Костры войны: выгоревшие или тлеющие?

Кровавый распад Югославии поставил крест на очередной попытке удержать народы с разными устремлениями и идентичностями в единых государственных границах.

Впрочем, историческая ирония, а возможно закономерность, заключается в том, что уйдя из одного наднационального объединения, почти все они устремились в другое — ЕС. Но даже те, кто не разделяют этот выбор, понимают, что в одиночку небольшим национальным государствам не выжить. Так, в Сербии противники ЕС предлагают объединение с Россией и Беларусью, а в Боснии некоторые все чаще с надеждой смотрят не на Брюссель или Берлин, а на Стамбул.

Не менее грустный исторический факт заключается в том, что прошедшая война или серия войн разрешили далеко не все противоречия, которые к ним привели. Пороховой бочкой с сухим фитилем остается Босния и Герцеговина, результаты войны в которой не устраивают ни одну из сторон. Босняков не устраивает, что половина международно признанной территории их страны и их довоенные земли для них потеряны. Сербов не устраивает, что их заставили остаться в Боснии, и не скрывают своих намерений объединить два сербских государства в одно. Хорватов не устраивает, что в отличие от сербов они не получили своего этногосударства и требуют выделить его им из федерации Боснии и Герцеговины, жалуясь на численное доминирование в ней босняков.

Косова было признано как независимое государство большей частью международного сообщества. В Сербии с этим категорически не согласны многие, но в жарких дискуссиях в последнее время начинает преобладать позиция, что признать Косова можно, но только в обмен на возвращение Сербии его северной части, где компактно проживают сербы. С этим не согласны уже албанцы, для которых этот регион важен по экономическим соображениям и которые заявляют, что тоже могут предъявить претензии на приграничные территории Сербии, населенные албанцами.

Албанский фактор — еще одна болевая точка бывшей Югославии, и не только для Сербии. Албанцы компактно проживают и местами преобладают в западной части Македонии, где их численность растет столь же стремительно, сколь стремительно падает численность македонцев. Социал-демократические и пробрюссельские силы этой страны пытаются перестроиться под эту реальность, открывая двери для албанских партий и предлагая албанцам расширение местной и культурной автономии. Правонационалистические бьют в набат в связи с угрозой исламизации, противостоять которой предлагают жесткими методами в стиле Милошевича и в союзе с его поклонниками в России и Западной Европе. Неоднозначна позиция самих албанцев. Проевропейски настроенные силы в их среде считают, что албанцам при наличии уже двух своих государств (Албании и Косова), учитывая их разбросанность по Европе и зависимость от нее, надо бороться за расширение своих прав в тех странах, под флагом которых они живут. Однако торможение принятия в состав ЕС Албании и Косова играет на руку открытым поборникам идей «Великой Албании», считающим, что все албанские земли должны объединиться в одном албанском государстве. Кстати, этим настроениям в албанской среде противостоят как раз представители «политического ислама», в частности, ориентированные на президента Турции Эрдогана, который последовательно выступает за территориальную целостность и православной Македонии (с ее албанскими мусульманскими районами), и Сербии (со славянско-мусульманским Санджаком), и мусульманской Боснии с ее Сербской Республикой и хорватскими кантонами. В той же парадигме мыслит Муамер Зукорлич, неформальный лидер мусульман Санджака, разделенного границами Сербии и Черногории, предлагающий превратить его в трансграничный «еврорегион» без отделения от них.

Словом, все эти противоречия позволяют считать, что вероятность новой войны с целью передела границ под лозунгами «освобождения» или «объединения» народов отнюдь не является ничтожной. Чем такая война может грозить, должно быть понятно и по двум предшествовавшим войнам на самих Балканах, и по Первой мировой войне, поводом для которой стал именно «выстрел в Сараево».

Все это — и жертвы войны, результатом которой стало появление новых государств, и их устремление в новый наднациональный союз из-за неспособности самодостаточно развиваться, и остающиеся потенциально взрывоопасные противоречия – заставляет задаться вопросом: не было ли более разумной альтернативы тому сценарию демонтажа второй Югославии, который в итоге восторжествовал?

И хотя для народов самой бывшей Югославии ответ на этот вопрос уже вряд ли что-то изменит, возможно, думающие представители других народов, находящихся в схожей ситуации, сделают из истории ее кровавого распада разумные выводы…

Подписывайтесь на Телеграм-канал Регион.Эксперт

Другие статьи автора:

• Украинский взгляд на распад России: мифы и реалии
• Русское: точка или многоточие?
• Гарантии устойчивости и безопасности для новых государств на месте РФ
• О «трамваях» и «остановках»: в преддверии 8-го Форума Свободных Народов Построссии
• Декларации независимости: провозгласить и сделать – не одно и то же
• Почему Россия не Испания?
• Заявлен проект Смоленской Республики
• Несостоятельность североевразийской России и перспективы ее восточных регионов
• Обустроят ли пост-Россию свободные выборы?
• Российская Республика как оксюморон
• Новые геополитические центры Северной Евразии
• Сокуров и его колониальное «Мы»
• Свободная Россия невозможна без свободных регионов (предисловие к ХI Форуму Свободной России)
• Игры с шулером: о выборах и переписи в путинской России
• «Один народ» по-ингушски или республиканская альтернатива?
• Правые и регионализм
• Регионалисты и выборы 2021: «регулярные армии» или «партизаны»?
• Охранка «султанатов» огрызается
• «Еврорегионы» Украины и России: упущенная возможность или далекая перспектива?
• Номократия, национализм, федерализм
• Мираж «экономического федерализма» в России
• Дагестан: колониализм на марше
• Совместятся ли региональные и «навальновские» протесты?
• Территориальные споры и договорный федерализм
• Неовалидизм или работа над ошибками
• Суд по «ингушскому делу» как приговор путинскому колониализму
• Калмыкия: «Единая Россия» оказалась недостаточно единой
• Религиозная зачистка Сибири
• Прокуратор Дагестана
• Региональные выборы – контраст «федеративной» России и «унитарной» Чехии
• Кто возглавит башкирское пробуждение?
• Башкортостан: от борьбы за Куштау — к борьбе за Республику
• «Соломенное чучело» и либеральный идеализм
• Европейские мечты и североевразийские реалии: о перспективах демонтажа российской имперской модели
• Русский Политический Комитет: уроки столетней давности
• «Политические ненцы»
• Уроки Австрии для народов России
• Об этнократии и этноидиотизме
• Коронавирусная катастрофа на Кавказе: кто виноват и что делать?
• Двадцать лет спустя: о зигзагах красноярского регионализма
• Псевдо-Зулейха и псевдо-федерализм: какая культурная политика нужна народам РФ?
• Почему недееспособна «московская оппозиция»?
• Саакашвили, Шеварднадзе, Госсовет и перспективы коронавирусного регионализма в РФ
• Мнимое государствообразование и подлинное самоопределение
• Башкортостан и Ингушетия: параллелизм репрессий
• Федерализм из застенков
• Российская Империя вместо Российской Федерации. О конституционно-исторических манипуляциях Кремля
• Невозможная республика
• Кавказское генерал-губернаторство и его перспективы
• Ингушский протест: от трайбализма к федерализму
• Местное самоуправление, коренные народы и регионализм
• Российская власть боится федерализма. А российская оппозиция?
• Айрат Дильмухаметов как глашатай нового федерализма
• Московская оппозиция: имперская или республиканская?
• Как завершить национальную революцию?