Возвращение в реальность

«Человек — звучит гордо» — гласил старый плакат,
Только краска облезла, и неизвестный солдат,
Совсем никому неизвестно за что
Сражался, как Рэмбо в совковом кино.

Александр Непомнящий

Дню Победы в постсоветской России ужасно не повезло. «Демократы» начала девяностых попросту выбросили его за ненадобностью, а во второй половине девяностых неумело пытались встроить его же в новый пантеон государственных праздников. Для коммунистической оппозиции это был символ чаяний реванша под лозунгом «Знамя Победы – на Кремль!» Ну а в нулевые годы нашего столетия уже путинские политтехнологи из обломков советской символики и атрибутики слепили идеологическую химеру, метко прозванную «победобесием».

Собственно советский культ Великой Победы, сформировавшийся при Брежневе, просуществовал не так уж и долго – с 1965 по 1990 годы, всего четверть века. Срок взросления одного поколения, родившегося два десятилетия спустя после окончания войны. В тот же период оформилась внешняя атрибутика «Великой Победы партии и советского народа» — парад на Красной площади, гвардейские ленты на поздравительных открытках, памятники собирательному советскому солдату и вполне конкретным погибшим землякам в районных городках и мало-мальски больших селах. Словом, все те видимые составляющие, из которых в нулевые получился эдакий «карго-культ», имеющий к советскому оригиналу такое же отношение, как сделанные аборигенами Океании макеты самолетов из пальм — к американской армии Второй Мировой.

Карго-культ Победы

В чем ключевые различия «застойного» культа Победы и постсоветского новодела?

Первое – это подчеркнутый интернационализм советского оригинала. «Фашисты» брежневско-сусловской идеологии – не именно «немцы», а  «реакционные империалистические круги». В борьбе с фашистами на стороне Страны Советов и движение Сопротивления в странах Центральной и Западной Европы, и генерал де Голль, переправляющий в разгар Сталинградской битвы на восточный фронт летчиков эскадрильи «Нормандия». Как отмечает двенадцатитомная «История Второй Мировой войны» 1982 года издания,

дружба народов, социалистическая мораль справедливости и гуманизма взяла верх над человеконенавистническими взглядами германских фашистов и японских милитаристов, над идеологией порабощения, уничтожения, насилия.

Штирлиц может остаться в сердце Рейха без связи с Центром, но он при этом не одинок. С ним «прогрессивное человечество» в лице пастора Шлага и профессора Плейшнера. Даже в застенках гестапо спасение для радистки Кэт приходит в лице перешедшего на «светлую сторону силы» эсесовца.

Этот интернационализм, к сожалению, оказался утраченным в постсоветский период как властями, так и оппозицией. Если Кремль как-то пытался встроить День Победы в концепцию безоговорочного либерального «конца истории», то «красно-коричневая оппозиция» встраивала его же в учение Хантингтона о «столкновении цивилизаций». Ну а в нулевые уже путинские политтехнологи и идеологи из АП попросту взяли на вооружение «красно-коричневый» ремейк, лишенный былого интернационализма. Штирлиц оказался без связи чудовищно одинок – нет Плейшнера и Шлага, кругом есть лишь одни «фашисты», «бандеровцы», «легионеры СС» и прочие враги.

Вторая составляющая советского культа Победы – сам смысл 9 мая как символической даты окончания вселенской катастрофы. Деды советского официоза воевали не только ради «защиты социалистического Отечества и завоеваний Великого Октября» — но и, как писал Твардовский, «ради жизни на земле». Юлиан Семенов в своей культовой книге «Семнадцать мгновений весны» заявлял еще более однозначно:  

для Штирлица было едино горе Минска, Бабьего Яра  или  Ковентри:  те, кто сражался против гитлеризма, были для него братьями по оружию. Дважды — на свой страх и риск — он спасал  английских  разведчиков  в  Голландии  и Бельгии без всяких на то просьб и указаний. Он спасал своих  товарищей  по борьбе, он просто-напросто выполнял свой солдатский долг. Он испытывал гордость за ребят Эйзенхауэра и  Монтгомери,  когда  они пересекли Ла-Манш и спасли Париж; он был счастлив, когда Сталин пришел  на помощь союзникам во время гитлеровского наступления в Арденнах. Он  верил, что  теперь  этот  наш  громадный  и  крохотный  мир,  уставший  от  войн, предательств, смертей и вражды, наконец обретет долгий и спокойный мир,  и забудут дети картонное шуршание светомаскировок, а  взрослые  —  маленькие гробики.  

В постсоветском карго-культе Победы, увы, сложно найти подобное. Есть «Святая Русь» против «сатанинского Запада», есть мешанина геополитических изысканий с потугами имперского реванша – но нет того гуманизма, который, как ни удивительно, был органичной частью советской идеологической системы хотя бы на уровне лозунгов и речей с трибун.

Третья составляющая советского оригинала – итоги войны не только как продолжение конфронтации с «реакционным империализмом», но и ориентация на сотрудничество с «прогрессивными силами». Дорогой Леонид Ильич на одном из партийных съездов открыто провозглашал:  

В годы войны мы сотрудничали, и сотрудничали неплохо, чтобы быстрее кончить войну. Теперь мы решаем другую, не менее важную и, пожалуй, более сложную задачу – наладить сотрудничество для того, чтобы не допустить новой всемирной катастрофы.

Ошибочно считать, что «прогрессивными силами» для советской идеологии были лишь ориентированные на Москву западные коммунисты. Среди лауреатов Международной Ленинской премии мира был и германский пастор Мартин Нимёллер – ветеран-подводник Первой Мировой с Железным Крестом, в своем искреннем антикоммунизме поддержавший приход Гитлера к власти, а затем столь же искренне разочаровавшийся в нацистском режиме и угодивший в гитлеровские концлагеря. Для Брежнева очевидными союзниками того времени были и кавалеры Ордена Победы – американский генерал (а потом и президент) Эйзенхауэр, и несоветский коммунист Иосип Броз Тито, и последний румынский король Михай. И, очевидно, для Леонида Ильича были совершенно немыслимы постсоветские лозунги путинского новодела про «можем повторить». Из тезиса о продолжении сотрудничества для предотвращения новой катастрофы родились и «политика разрядки», и когнвергенция академика Сахарова, и «новое политическое мышление» первого и последнего советского президента.

Четвертый элемент советского культа – его сложный характер, где Победа была подвигом не только Коммунистической партии, но и всего советского народа. В застойной идеологии переплетались, а то и мирно сосуществовали и государственно-партийный официоз, и семейная память о погибших и пропавших без вести, о полуголодном тыле и разрушенных городах и селах по линиям фронтов. Деды воевавшие были не абстрактными символами – а вполне соседями по подъезду, а то и родственниками-односельчанами.

Советский «победализм» вырастал, хоть и под пристальным присмотром цензуры и компетентных органов, из конкретной памяти конкретных семей. Постсоветское «победобесие» имеет своим корнем абстрактных дедов, абстрактные итоги войны, некий ритуальный набор архетипов коллективного бессознательного, максимально лишенный конкретных судеб, конкретных личностей и конкретных трагедий. Активно продвигавшийся последние годы «Бессмертный полк», по своей сути, собирает воедино семейную память о «дедах» с одной откровенной целью – эту память по возможности обезличить и задействовать как ресурс для государственной идеологии. Путинское победобесие – это откровенное историческое мародерство с присвоением себе подвигов и наград реальных бойцов той войны. Неслучайно к «ветеранам» в нулевые годы причислили никогда не воевавших (а точнее – воевавших лишь с собственным народом) КГБ-шников 1960-80-х годов.

И пятый момент советского культа – сочетание локальной памяти конкретных населенных пунктов с общесоюзной идеологией. Мемориальные доски с фамилиями погибших сотрудников были практически на всех советских учреждениях и предприятиях, списки погибших выпускников – на всех школах довоенной постройки. В практически каждом краеведческом музее была экспозиция, посвященная периоду войны; даже если музеи были в откровенно тыловых городах. А локальная память – она очень разная, как и память семейная. Локальная память Ленинграда явно отлична от локальной памяти Киева; локальная память фронтовых и оккупированных территорий явно отлична от памяти тыловых городов и деревень. В неоимперском карго-культе «победобесия» для такой локальной памяти нет места. Неоимерский карго-культ наиболее полное выражение и оформление получил в Москве – все эти наклейки на авто про «Можем повторить» и «Трофей из Берлина», дискотеки на Поклонной горе и ныне – проект постмодернистского храма Вооруженных Сил.

Карнавализация памяти 

Неоимперский культ Победы, сформировавшийся в нулевые и оформившийся окончательно в десятые годы третьего тысячелетия – культ «быстрорастворимого патриотизма». Как в старой рекламе «Инвайта» — просто добавь воды. Просто повяжи ленточку. Просто приклей на заднее стекло автомобиля наклейку «можем повторить». Просто распечатай в готовом редакторе фотографию своего прадеда, а то и просто какого-нибудь «ветерана». Просто прояви знаки внешней лояльности к кремлевскому официозу.

Отсюда – превращение Дня Победы в российских мегаполисах в чудовищный милитаристский карнавал с солдатскими пилотками, одетые в красноармейскую форму детсадовцы, коляски в виде танков и постановочные штурмы фанерного Рейхстага. Карнавал, в брежневском Советском Союзе (при всех его минусах) – абсолютно немыслимый. Можно любить брежневский СССР, можно совершенно искренне его ненавидеть – но по мне советский «культ Великой Победы» был куда сложнее, интереснее и человечнее путинского новодела.

Итог этому мародерскому карнавалу подвела пресловутая «пандемия коронавируса». Жадный трусливый подросток наигрался с дедушкиным орденами и медалями – и закинул их в дальний угол ящика комода, когда игра наскучила. Кремлевские защитники «исторической памяти», говоря языком блогеров, расчехлились. Заявления о тысячах бойцов Росгвардии, которые в День Победы будут пресекать собрания на улицах больше двух человек, обнуляют уже и неоимперский карго-культ «победобесия». Особенно когда такие заявления по ТВ идут сразу после репортажа из Таллинна, где пенсионеры без всяких масок, социальных дистанций и в количестве явно более двух человек на открытом кладбище возлагают цветы к тому самому Бронзовому солдату…

Ростки преодоления

Что же остается постсоветскому обществу к 75-й годовщине окончания войны? Человеческая память, локальная и семейная. Локальная память и память семейная пережила и советский официоз, и идейно-мировоззренческий хаос девяностых, и неоимперщину начала третьего тысячелетия. Я хорошо помню поездки конца девяностых на День Победы в Тверскую область, в село Холмец под Ржев – где потомки погибших рабочих завода Лихачева встречались с потомками жителей тех мест, переживших и оккупацию, и ожесточенные бои. Там была обычная человеческая память, свободная от идеологического гнета и какой-либо цензуры. Обычная память – и вся ее сложность была в простоте человечности. Я помню День Победы 2015 года в своем родном рязанском селе, когда официоз кремлевского карго-культа достигал апогея мракобесия с ряжеными «ветеранами», наклейками про «можем повторить» и прочим шлаком. В отличие от Москвы, там была человечность локальной памяти. Панихида по погибшим односельчанам, которую служил сельский батюшка. Школьники на «Бессмертном полку» с фотографиями не абстрактных «воевавших дедов», а своих конкретных предков.

Локальная память в своей сложной многообразности и многоплановости дает ответ на вопрос – за что же воевали наши деды? Как писал в 2010 году тогда еще член СПЧ при президенте Андрей Юров,

Прежде всего, нужно сказать, что «наши деды» сражались за разное, а значит и за право быть разными. То есть даже условные граждане СССР (включая тех, кто был ими сделан насильственно  в 1939-1941 гг.), сражавшиеся по одну сторону, готовы были защищать разные, порой — противоположные ценности. (…) Поэтому любая попытка сказать, что «все наши деды сражались за одно-единое  общее дело», — это ложь, которая ведет вовсе не к объединению общества, а к его расколу. Только признав, что наши деды сражались за разное  и  это  не должно нас разъединять, — мы можем начать хоронить эту страшную войну.

В происходящем режиме тотального идеологического «обнуления» семейная, локальная и региональная память о той войне и той Победе оказывается тем корнем, который пробился сквозь бетон советского официоза и плитку постсоветского «можем повторить». Скрепы победных фанфар и цензуры ослабли – и деды воевавшие возвращаются к своим потомкам из идеологического плена империи. Деды возвращаются в локальную и семейную память, освобождаясь от пут кремлевских политтехнологов. Постсоветское общество приходит к той точке, когда появляется возможность новой рефлексии событий прошлого века. Человеческая память слишком сложна, чтобы вместить ее в прокрустово ложе примитивных идеологических построений – хоть про очередную победу «русского мира» в бесконечной череде прочих побед, хоть про «победу Колымы над Бухенвальдом».

Когда телевизионная пропаганда стремительно теряет свое магическое воздействие на массы – семейные истории получают шанс составить истории локально-региональные, не похожие друг на друга и образующие цветущую сложность многомерности. Сложность реальных региональных историй, ставящая точку в одномерных спорах различных имперских идеологов.

И такое множество вариантов исторической памяти десятков российских регионов действительно станет Великой Победой над империями прошлого и настоящего – победой над фантомами тысячелетнего Рейха и тысячелетнего Кремля. Нашу Победу еще только предстоит завоевать, вернув человеческие смыслы в историю и память конкретных предков – домой.

Подписывайтесь на Телеграм-канал Регион.Эксперт

Другие статьи автора:

• Новый договор или «либеральный» ГКЧП?
• Кавалеры ордена Батыя
• QRепостная перезагрузка
• Алексей Навальный как зеркало раскола
• Псевдофедерализм эпохи «второй волны»
• Эта Рязанщина закончилась, давайте следующую!
• «Американский миф» постсоветской России
• Гражданская война памяти
• Закат эпохи
• Уроки былых революций
• Новое народничество
• Чего на самом деле хочет «глубинный народ», или крушение сурковского мифа
• Сумерки империи
• Злосчастная метрополия
• Вакцина от империи
• Путешествие из Москвы в Россию
• Политэкономия пандемии
• Стены рухнут
• Вирус Короны
• Большой Брат Коронавируса
• Движение вспять
• Русский анархизм против империи
• Китеж-град глубинного народа
• Врожденная несменяемость. Краткий анамнез кремлевских фобий
• Российский федерализм как его не было