Кочующая метрополия. Почему не надо переносить российскую столицу в другой город?

Павел ЛузинДата: Август 28, 2017Рубрика: История, Общество, Политика

На протяжении всех постсоветских лет на российское политическое, экономическое, социальное и культурное пространство оказывает влияние дефиниция Москва – регионы/ провинция. Эта дефиниция в разное время находила отражение в общественном сознании в виде лозунгов и речевых штампов: «Россия для русских, Москва для москвичей», «Москва не резиновая», «Москва — не Россия», «а вы съездите за МКАД», «обычные россияне» (то есть не москвичи) и т.д.

Проблема сверхцентрализации действительно существует. И причина в том, что Россия остается колониальной империей. Через избыточную централизацию исторически исчерпавший себя имперский механизм продолжает действовать. Этим он вносит в нашу жизнь серьезные искажения и повышает наши личные и общественные издержки.

Однако публичная дискуссия по этому поводу много лет ходит по кругу и все время возвращается к одной и той же идее: надо вывести столицу из Москвы. Якобы через перенос столицы в Новосибирск, Екатеринбург или хотя бы за МКАД (если кто помнит, был такой президент Д. Медведев, предлагавший последний вариант) удастся эти издержки снизить. На нынешнем витке этой дискуссии была даже предложена «доктрина размосквичивания». Правда, пока мы обижаемся на москвичей за снобизм и незнание страны и гоняемся за химерой столичности, реальная проблема остается вне поля зрения.

Метрополия в контексте России

Российское государство с самого своего возникновения в XV веке было деспотией. Способом существования этого государства была имперская экспансия. Метрополию в этой империи создавал не этнос, не княжество, не город — только правящая группа сама по себе. Правящая группа могла формироваться боярскими фамилиями, высшим дворянством, ЦК партии или нынешней амальгамой чекистов, комсомольцев и организованной преступности. Ее генезис и ротация зависели от исторических обстоятельств.

Вместе с тем неизменным здесь оставалось одно — соединение в руках узкой группы лиц (от нескольких десятков до нескольких сотен человек, не считая членов семей и развитой клиентелы) политической и экономической власти над колонизируемыми людьми и пространством. Столица российского государства была там, где находилась правящая группа, но всегда это была крепость: что Москва, что Александровская слобода, что Санкт-Петербург, и вновь современная Москва со всей своей властной, военной и промышленной инфраструктурой.

Что касается большинства современных российских городов, то они возникли либо как крепости-фактории или крепости-аванпосты в ходе колониальной экспансии, либо для нужд освоения существующих колоний. То есть в массе своей они не были торговыми городами, потому, кстати, в них отсутствуют традиции самоуправления.

Существовавшие изначально или формировавшиеся на месте факторий торговые города со своими традициями, наоборот, либо искоренялись (трагические судьбы Новгорода и Пскова), либо загонялись в жесткие рамки. Иногда даже они решением власти переделывались обратно в фактории и крепости (Екатеринбург и Владивосток в XX веке). Это очень важный момент — развитие российских городов и России в целом зависело и зависит от власти, а не от особенностей административно-территориального устройства и транспортного положения.

Конечно, современная концентрация жителей в столице и вокруг нее создает большой и компактный региональный рынок. Это притягивает миграционные и финансовые потоки и создается впечатление, что именно столичные функции Москвы обескровливают остальную Россию. Однако это слишком примитивный взгляд на проблему.

Интенсивный рост числа граждан происходит и в Петербурге, и в Краснодаре, и в Тюмени и за рядом исключений — в других крупных городах. Все дело в том, что россияне массово покидают как раз маленькие и средние города и поселки. И это не проблема московской столичности. Мы имеем дело с упадком таких населенных пунктов самих по себе. И российская политическая и экономическая система плохо адаптируется к подобным процессам.

Власть ограничивает и подавляет частную инициативу, административный аппарат империи пытается преодолеть утрату дееспособности за счет нового расширения своих регулирующих полномочий. Российская метрополия, как и любая другая имперская метрополия, будучи веками вовлеченной в мировые процессы, оказалась не готовой к открытию своих колоний для глобального мира. Соответственно, и кризис адаптации самих колоний протекает гораздо тяжелее, усугубляемый действиями власти.

При таком раскладе функция столичного города — местонахождение административного аппарата вкупе с обслуживанием бытовых и коммуникационных потребностей российской правящей группы. По большому счету, в контексте размышлений о России нас вообще не должен волновать вопрос о столице.

Мерцающая столица

Почему-то мы упускаем из внимания, что в новейшей истории первым об идее переноса столицы из Москвы задумался диктатор Иосиф Джугашвили со своим окружением в 1941 г. При этом часть наркоматов тогда успела покинуть город и функционировала в разных городах за сотни километров от столицы. И это никак не изменило политическую и экономическую природу власти.

Уже в современной России столица иногда многими неделями находится в Ново-Огарево или в Сочи, или где-то еще, а никак не в Москве. Мы этих перемещений даже не замечаем. Понятно, что если бы у нас в стране существовали жизнеспособный парламент, избранный гражданами, и дееспособное и ответственное перед гражданами же правительство, то столица не могла бы находиться в кочевом режиме. Но если взглянуть еще шире, то ведь и столицы как таковой у нас тоже нет — есть только двор, что логично, когда речь идет о нескольких сотнях персон.

Привязку к Москве административного аппарата, который хоть и утратил дееспособность в системных вопросах, но текущие рутинные функции осуществляет, тоже не надо преувеличивать. Эта привязка является лишь вопросами целесообразности для самой правящей группы и торга между ее членами.

В данном контексте те, кто призывает перенести куда-то столицу или, например, труп российского парламента, льют воду на мельницу имперской системы. Такие мысли только в рамках имперской системы и могут возникать. Потому что тут сразу возникает два вопроса:

а) кто принимает решение о переносе?

б) кто дает согласие на этот перенос?

Обычно, у сторонников таких предложений ответов нет. По умолчанию решение о переносе принимает Кремль. Россиян–аборигенов, живущих в том или ином городе, спрашивать и не предполагается. Все во имя «высшего» «блага» «развития» страны, конечно же.

Этот феномен мерцающей столицы ставит еще и крайне важный вопрос о символах власти внутри действующей имперской системы. Здесь очень интересен кейс Екатеринбурга, уже поднимавшийся мною в другом контексте. Начав вновь превращаться из колонии-фактории в торговый город в конце 1990–2000-х гг., Екатеринбург в 2010-х гг. стал задумываться о своем особом статусе. Причина этого проста: конфликт между городской и областной властью, возникший после замены Эдуарда Росселя на посту губернатора.

На фоне Э. Росселя новые кремлевские назначенцы не отличались ни интеллектом, ни способностью к диалогу с гражданами. И тут желание конвертировать имеющиеся у города возможности и метафорический образ «третьей столицы» в статус федерального города выглядит закономерным. Однако для российской правящей группы все это дает еще одну возможность закрепить собственное господство, и заодно — еще раз отформатировать город, снова загнав его в жесткие колониальные рамки. И здесь я рекомендую читателям правильно оценивать, казалось бы, мелкий конфликт вокруг екатеринбургского городского пруда.

Пример Екатеринбурга дает четкое представление о том, что обсуждение столичности — пусть даже оно касается только формальных символов — всегда работает на действующую властную систему. Нам нужны не смена столицы, не размазывание министерств по разным городам, не поиск волшебного средства для избавления от всех проблем. Нам нужно избавиться от имперской парадигмы. И обсуждать надо суть, предмет и полномочия российской власти. Обсуждать надо то, как создать здесь у нас федерацию или даже конфедерацию республик, в которой россияне являются не безмолвными аборигенами, а полноправными гражданами.

Другие статьи автора:

Метки: Москва Урал

Павел Лузин

Кандидат политических наук, военный и региональный эксперт. Уроженец Перми, в настоящее время - приглашенный научный сотрудник Школы Флетчера при Университете Тафтса (Бостон, США).