Иллюстрация: полицентричный язык
Когда разные страны используют один и тот же язык межнациональной коммуникации, они не считают свое население единой нацией. Обычно не язык, а именно политические границы государств, их история и желания их конкретных политических органов определяют, какой должна быть нация. Когда одно и то же слово произносится или пишется по-разному в государствах, имеющих один язык, этот факт не является политическим или идеологическим скандалом, и такое событие не может быть поводом для дипломатического, не говоря уже о военном вмешательстве, в отличие от этнолингвистических национальных государств. Описательный принцип корректности, основанной на употреблении, применяется не на уровне всего языка (что характерно для моноцентрических языков Центральной Европы), а на уровне употребления, характерного для носителей данного языка в данном государстве (то есть одного из многих государств, употребляющих данный язык).
Язык такого типа полицентричен, то есть имеет много центров употребления, отождествляемых с различными территориями, где этот язык используется официально. Конкретное написание или произношение может быть правильным в стране А, но неправильным в стране В. Такими полицентрическими языками являются, например, арабский, английский или немецкий. Слово «Theater» правильно в американском английском, но неверно в британском английском, где это слово пишется «Theatre».
«Wee» — это cкоттизм в английском языке Англии, но типичный синоним прилагательного «маленький» в шотландском английском. «You» — это местоимение второго лица единственного числа и второго лица множественного числа в британском английском, но в ирландском английском – только единственного лица, а множественное число выражается в ирландском английском отдельным словом «yous».
Когда полицентрический язык является общим для многих стран, это означает, что такой язык становится деэтничным; он перестает быть маркером принадлежности к нации или гражданства государства X. Нетипично, что русский – единственный «большой» язык межнационального общения, разделяемый многими странами, пока не считается полицентричным или деэтничным. Но, признав социолингвистическую динамику множественной реальности «русских миров» на земле, можно переосмыслить моноцентрический русский язык как полицентрический. Это не новость в отношении английского языка, который продолжает существовать как единый Einzelsprache, несмотря на широко признанное и устоявшееся признание существования «мировых англичан» во множественном числе (ср. Hopkins, Decker, & McKenny, 2013).
По идеологическим основаниям «русского мира» Москва может не согласиться с таким изменением восприятия русского языка, но в современном мире суверенных национальных государств согласие России в этом отношении не имеет существенного значения. Страны, где русский язык используется в официальных целях или где проживают значительные русскоязычные общины, могут в одностороннем порядке признавать территориальную и культурную специфику соответствующих регионов. Например, в настоящее время в меню компьютера можно выбрать язык ввода из множества разновидностей английского языка. То же самое можно сказать и об арабском или немецком языках. Но очевидно, что это не так в случае с русским языком, который представлен в этих меню как единый вариант без опций, определяемых государством.
Языковые варианты не существуют независимо от воли человека. Поэтому, если люди и правительства в странах, где русский язык используется для официальных и других целей, примут определенное решение, они могут составить словари и грамматики своих собственных русских языков, будь то абхазский русский, белорусский русский, эстонский русский, киргизский русский, литовский русский, монгольский русский, туркменский русский или украинский русский. Разница по отношению к русскому языку России не будет очень существенной, но тем не менее, значимой. В лучшем случае это должно отражать фактическое различие в словоупотреблении, которое существует в государствах, где русский язык либо широко распространен в повседневном общении, либо используется в официальном использовании.
Как правило, это различие может составлять от 20 до 100 или до 300 необычных слов и фраз, относящихся к институциональной и культурной специфике данного государства, что имеет место, например, в случае австрийского или швейцарского немецкого языка в отличие от немецкого языка Германии. Конечно, если возникнет такая необходимость, различие можно будет поддержать более решительно или даже активно углубить, распространив его на произношение, орфографию или синтаксис, как, например, в случае индийского английского по отношению к лондонскому английскому. Это решение, однако, должно принадлежать исключительно заинтересованному населению в той стране, где употребляется данный вариант.
Лондон никогда не требует от Дели или Вашингтона, что в индийском английском или американском английском они должны принять то или иное «правильное» написание слова по образцу британского. Над таким вмешательством в лучшем случае посмеялись бы, но не в случае с Россией, где в эпоху расцвета идеологии «русского мира» Москва хочет решать вопросы такого рода, оказывая политическое или даже экономическое давление на «виновное государство», виновное в «разрушении нашего русского языка». Если абхазский русский, белорусский русский, эстонский русский, киргизский русский, литовский русский, монгольский русский, туркменский русский или украинский русский будут введены в образовательное и административное употребление наряду с книгами и газетами, то, конечно, поставщики программного обеспечения быстро на это отреагируют, несмотря на любые оговорки, которые Москва может выдвинуть в этой связи.
Понятно, что такая плюрификация тотально подорвет неоимперский дискурс «русского мира» о монолитном единстве и однородности русского языка, культуры и государственности.
Полицентричный русский и мир во всем мире
Простейшим способом разрядить конфликтную природу современного официального российского мышления в области русского языка было бы избавиться от нашего унитарного его восприятия.
Сам термин «территориальное многообразие» должен быть пересмотрен как «глобальное многообразие русского языка», что, очевидно, влечет за собой признание его полицентричности. Таким образом, русский язык России будет отождествляться с территорией Российской Федерации, украинский русский с Украиной, израильский русский с Израилем или узбекский русский с Узбекистаном. В свою очередь, ради исследования можно было бы говорить о диалектах украинского русского и диалектах таджикского русского так же, как и о диалектах российского русского.
Однако для того, чтобы разрядить потенциал конфликта в нынешних представлениях о русском языке на службе российской политики, Кремлю придется отказаться от широкого использования идеологии «русского мира», что маловероятно в ближайшем будущем. Как упоминалось выше, потенциально по меньшей мере 20 государств могли бы разработать свои собственные разновидности русского языка (или русских языков) для официального, административного, образовательного и компьютерного использования. Если рассматривать такие разновидности как равные другим славянским языкам, то потенциальная трансформация русского языка в полицентрический может увеличить нынешнее число 13 государственных славянских языков (белорусский, боснийский, болгарский, хорватский, чешский, македонский, черногорский, польский, сербский, русский, словацкий, словенский и украинский) до более чем 30.
И поскольку в сущности люди непредсказуемы, некоторые из этих специфических для государства разновидностей русского языка могут быть объявлены и превращены в языки сами по себе. В итоге может возникнуть новая категория пострусских языков, не отличающаяся от постсербо-хорватских языков боснийского, хорватского, черногорского и сербского.
Наиболее вероятными кандидатами на пострусские языки являются те разновидности, которые используются в государствах, русскоязычное население которых сторонники идеологии «русского мира» включают в (большую) русскую нацию. В результате белорусско-русский язык, благодаря своему белорусскоязычному названию, мог бы стать расейским, а эстонский русский – венейским; израильский русский – руситским, латышский русский – криевским, казахский русский – орысским, украинский русский – росийским.
Переопределение русского языка как полицентричного поможет отделить гражданство и национальную идентичность от языка, так что русскоговорящие в Эстонии, Латвии, Литве или Украине перестанут рассматриваться как заложники неоимперской идеологии «русского мира». Поскольку в мире много русских, то может быть и столько же русских миров, понимаемых как национально-специфичные русскоязычные культуры. В этом новом контексте Москва не сможет использовать русскоязычное население в соседних странах для осуществления территориальной экспансии.
Русский язык перестал бы функционировать как «судьба», определяемая через призму этнолингвистического национализма на службе неоимперской идеологии «русского мира». Язык больше не будет обрекать русскоязычных, живущих во всем мире, на обязательное членство в «единой русской нации», привязанной к «своему национальному государству», воплощенному в Российской Федерации. Наконец-то русскоязычные, живущие за пределами России, смогут рассматривать государства своего проживания как свои собственные.
В свою очередь, правительствам этих государств не придется проявлять осторожность в отношении своего русскоязычного населения до такой степени, чтобы не доверять ему или даже видеть в нем «потенциальных агентов» Кремля. Полицентрический русский язык, преобразованный в красочную многонациональную и многокультурную полноту всемирных русских, мог бы стать универсальным средством для достижения этой цели. Полицентрический «мировой французский» или варианты английского языка являются ярким примером.
Перевод Ярослава Золотарёва
Подписывайтесь на Телеграм-канал Регион.Эксперт
One Comment
Pingback: Русский язык России не принадлежит | Регион.Эксперт