Приводим (в небольшом сокращении) статью, опубликованную в журнале New Eastern Europe
Русский язык – единственный большой язык мира, который остается тесно связанным со своим национальным государством, то есть Россией. Несмотря на то, что он широко используется на постсоветском пространстве, в русском языке нет официальных разновидностей, связанных с отдельными странами. Эта форма этнолингвистического национализма представляет собой еще один способ, с помощью которого Москва влияет на страны ближнего зарубежья и даже Евросоюза.
Нарва, третий по величине город в Эстонии. Почти все жители говорят по-русски. Он расположен в самой восточной точке Эстонии, на границе с Россией, на реке Нарва. Эта река обозначает международную границу между ЕС и НАТО, с одной стороны, и РФ с ее Евроазиатским союзом, с другой стороны.
Русский – единственный язык глобальной коммуникации, который до сих пор считается унитарным по своей сути. Считается, что нет никаких разновидностей данного языка в различных странах или среди различных групп русских. Даже более того, многие лингвисты из России и других постсоветских стран подчеркивают, что любое появление таких разновидностей русского языка не приветствуется. Контроль за правильным использованием этого языка остается в руках Института русского языка имени Виноградова, основанного в 1944 году в составе советской академии наук. На практике это означает, что Москва сохраняет монопольный контроль за данным языком. СССР развалился в 1991 году, но русский язык продолжает оставаться лингвистическим фантомом коммунистической империи как «советский социалистический язык межнациональной коммуникации».
Господство российского русского
Эта лингвистическая империя является все более беззастенчиво русской в этническом и политическом смысле. В настоящее время, через почти тридцать лет после исчезновения Советского Союза, русский является официальным, вторым официальным, вспомогательным или де-факто языком коммерческой или интеллектуальной коммуникации во всех 15 постсоветских странах, в Монголии и Израиле. Монголия была непризнанным членом советского блока в Азии, советские же евреи в количестве 1,2 миллиона человек составляют сейчас пятую часть израильтян. В то же время, до сих пор проблема местных разновидностей русского практически не рассматривалась и не наблюдалось даже желания исследовать эту проблему, тем более кодифицировать разновидности.
Такое отношение резко контрастирует с другими крупными языками мира: арабским, бенгальским, китайским, английским, французским, немецким, итальянским, испанским или португальским – все эти языки не воспринимаются как эксклюзивная собственность какой-то единственной страны. Американцы или южные африканцы будут только смеяться и пожимать плечами, если Британский совет или Оксфордский университет будут навязывать британский английский для замены американской или южноафриканской разновидности английского. Каждое национальное государство, в котором используются вышеупомянутые языки, свободно описывать и моделировать местную разновидность крупного языка, как оно считает нужным и соответствующим местным нуждам и желаниям.
Таким образом, эти языки считаются полицентричными – имеется в виду, что многие страны являются центрами их развития и культивации. В противоположность этому, социолингвисты определяют язык с единственным государством как моноцентричный. Например, это такие языки, как современные чешский, венгерский, ирландский, мальтийский, норвежский, польский и украинский.
Модель этнолингвистического национализма
Необычное в глобальной перспективе отношение Кремля и постсоветских стран к языку, который употребляется в многочисленных странах, но в то же время принадлежит и полностью контролируется материнской страной, является специфической центральноевропейской особенностью. В этом углу Европы в течение последних двухсот лет возникла и была реализована идеология этнолингвистического национализма, которая в настоящее время является единственной признанной идеологией строительства, легитимации и поддержки государственности. Эта идеология предполагает, что язык = нация = государство, то есть все носители языка образуют нацию, и все представители нации должны быть тесно связаны в собственном национальном политическом образовании.
Возникшая в 1871 году Германия стала одним из главных сторонников этнолингвистического национализма, в результате существование нескольких немецкоязычных государств стало проклятием немецких националистов. Во время Второй мировой войны, Берлин создал континентальную империю, расистскую и этнолингвистическую по своей сути. Однако несмотря на беспрецедентный геноцид и акты этнических чисток, десятки миллионов погибших во время военных операций, крохотный Лихтенштейн и немецкоязычные регионы четвероязычной официально Швейцарии упрямо продолжали оставаться за границами Третьего рейха. В противоположность этому, две послевоенные Германии – Западная и Восточная – признали тот факт, что Австрия, Бельгия, Лихтенштейн, Люксембург и Швейцария как полностью или частично немецкоязычные страны, могут существовать в форме независимых национальных государств, и нет необходимости завоевывать их во имя единого немецкого языка. Лучше не действовать во имя догмы этнолингвистического национализма, если это не улучшает ничью жизнь и неизбежно ведет к тотальной войне и гибели.
Российская империя, пытаясь осуществить вестернизацию, приняла немецкую модель этнолингвистического объединения. Начиная с 1880-х годов, целью Санкт-Петербурга было полностью русифицировать европейскую часть империи. Русский должен был заменить все местные языки в качестве единственного языка образования и администрации. Последовавшая за этим ликвидация долгосрочных территориальных и культурных автономий вызывала растущую оппозицию. Критики воспринимали мнимо добровольную политику обрусения как имперскую попытку денационализации этнически нерусского населения, то есть как попытку русификации.
Революция 1905 года положила конец этой политике, вызвав бурное распространение этнолингвистических национальных движений по всей европейской части Российской империи. Большевики поддержали этот этнолингвистический тренд и восприняли его как антиимпериалистическую и революционную силу, чтобы укрепить межвоенный Советский Союз. Однако, начиная с 1938 года все не говорящие по-русски школьники вновь были обязаны в обязательном порядке изучать русский язык. После Второй мировой войны русскому языку был придан статус предположительно денационализированного всеобщего языка советского социалистического народа. В результате этой политики, в позднем Советском Союзе в таких республиках, как Беларусь и Казахстан больше людей использовало русский, чем титульный язык республики.
После распада Советского Союза в 1991 году, ситуация в Казахстане сменилась на обратную, но этого не произошло в независимой Беларуси, где сфера использования белорусского языка продолжает сокращаться. Украина следовала белорусскому примеру, пока в 2014 году Революция Достоинства не остановила и обратила этот тренд. С другой стороны, последующая аннексия Крыма Россией и фактическая аннексия восточной Украины существенно снизила количество русскоязычных граждан Украины с 8.3 миллиона до 2.3 миллиона.
Современный этнолингвистический контроль Москвы
Удивительно, но впервые в русской истории Москва начала использовать этнолингвистический национализм как главную идеологию легитимации государства в начале 21 века. В 2002 году, чтобы предотвратить переход Татарстана на латинский алфавит для титульного языка республики, российская Дума приняла закон, который обязал использовать в качестве единственного законного алфавита только кириллицу для около тридцати региональных (республиканских) официальных языков РФ.
Через пять лет, в 2007 году был создан фонд «Русский мир», якобы для популяризации русского языка в мире, имитируя Британский совет или немецкий институт Гете. В реальности, «Русский мир» копирует Китайский институт Конфуция (孔子学院, Kǒngzǐ Xuéyuàn, основан в 2004), превращая язык в оружие и преобразуя мягкую силу культуры в быстро твердеющий инструмент влияния за пределами России. Это было дополнено изобретением гибридной войны в начале 2010-х.
В период аннексии Крыма в 2014 году Дума приняла новый закон о российском гражданстве, который определил всех русскоязычных как членов российской нации. Теперь каждый носитель этого языка имеет право получить российское гражданство в ускоренном порядке. Таким образом, все территории, прилегающие к границам Российской Федерации и населенные компактными группами русскоязычных, были политически представлены как потенциально принадлежащие России. Эти «неосвобожденные территории», вместе с теперешней Россией стали рассматриваться как часть полной национальной территории «истинной России». Итальянская этнолингвистическая политика «ирреденты» 19 века была соединена с московитской (российской) имперской политикой «собирания русских земель».
Этот идеологический толчок вместе с ядерными боеголовками и определенным уровнем экономической стабильности, основанным на нефтяной промышленности, позволил Москве прыгать выше головы, возрождая империализм как обоснование политических решений. Россия имеет экономику, сравнимую с Испанией и ее экспорт в денежном выражении сравним с Нидерландами. Однако максимизация и планирование в использовании этих ограниченных ресурсов для продвижения собственной власти позволило Кремлю устроить военную интервенцию в Сирии, повлиять на референдум о Брексит в Британии и президентские выборы 2016 года в США.
С другой стороны, мало кто может вообразить, как эта тотальная адаптация этнолингвистического национализма вредит Российской Федерации изнутри. Обширные азиатские территории страны и тесно населенные регионы Северного Кавказа по своему этническому составу не являются русскими. Вышеупомянутый закон 2014 года фактически делает этнически нерусских граждан РФ гражданами второго сорта и не дает их заграничной диаспоре получить российское гражданство с использованием этого закона. Такая ситуация может привести к этнолингвистической реакции, сравнимой с тем, что наблюдалось во время революции 1905 года и после нее. Вследствие возрождения имперской идеологии русского этнолингвистического империализма в России, нерусскоязычное население может захотеть определить себя как этнолингвистические нации с соответствующими правами, отдельные от русских, что ведет в перспективе к созданию независимых национальных государств.
Кроме этой дилеммы сегодняшней внутренней политики России, парадоксальная имперская политика этнолингвистического национализма сегодняшнего Кремля напоминает нам то, каким способом этот тип национализма применялся Третьим Рейхом. Изначально, в поздних 1930-х, Берлин использовал его как аргумент при легитимации аннексии Австрии, Судетской области и Чехословакии, с чем пришлось согласиться Западу. Позднее на той же идеологической основе в военный период Германия начала широкомасштабное наступление для строительства немецкой «арийской» империи от Испании до Урала, от Скандинавии до современной Африки.
Российский русский как мощное оружие внутри ЕС
Москва использует ту же самую идеологическую логику для организации давления на членов Европейского союза, Эстонию и Латвию, где русскоязычные составляют примерно треть населения в первой стране и более трети во второй. Русскоязычные территории в обоих странах расположены на границе с Россией. Те же самые этнолингвистические аргументы, которые озвучивались Кремлем для рационализации аннексии Крыма и восточной Украины могут быть легко расширены для оправдания захвата восточных половин Эстонии и Латвии, вместе с русскоязычными столицами обеих стран. Только НАТО и Брюссель в настоящий момент не дают воплотиться этому сценарию.
Хотя многие статьи и дискуссии были посвящены использованию русского этнолингвистического национализма как инструмента давления во внешней политике Москвы, удивительно мало внимания уделяется любым потенциальным ответным мерам. Единственный постоянный успех в этом направлении принадлежит Украине, которая помещает публикации на русском языке в иностранные отделы книжных магазинов.
В Европейском союзе ни одно государство не признает аннексию Россией Крыма, там запрещена продажа карт, на которых полуостров считается частью российской территории. Однако, это правило с трудом соблюдается там, где оно более всего важно, то есть в Эстонии и Латвии, где почти половина книг продается на русском и большая часть их ввозится из Российской Федерации. В отличие от Украины, книги на русском языке часто количественно превосходят книги на эстонском и латышском на книжных прилавках обеих стран, и никто не проверяет русскоязычные карты, атласы, путеводители или учебники, которые вне сомнения описывают Крым как регион России.
В Украине во время Революции Достоинства и сразу после нее интенсивно обсуждалась возможность кодификации украинского варианта русского языка. В 2015 году украинскому президенту была предъявлена петиция о создании украинского стандарта русского языка. Если бы эта петиция была принята, русский уже стал бы полицентрическим языком. Но эта идея вскоре была отодвинута в темный угол и забыта. Таким образом, Москва продолжает монопольно контролировать русский язык. Информация, передаваемая этим языком, широко представлена на книжных прилавках эстонских и латвийских книжных магазинов, забитых российской пропагандой на русском.
Оценка силы российского этнолингвистического национализма в Европе
Итак, вопрос плюрализации русского языка не является чисто академическим, но является крайне необходимым в европейской политике. Цель должна по крайней мере заключаться в разоружении русского языка, который стал инструментом гибридной войны. Самый простой способ сделать это заключается в наложении постоянного запрета на пропагандистские публикации на русском и других языках, которые изображают Крым как часть России. Телевизионные и радиоканалы, которые вещают из России на Эстонию, Латвию и вообще на Евросоюз – в основном на русском, но и на других языках – должны быть запрещены. Распространение фейков контролируемыми Россией вебсайтами и фабриками троллей, как на русском, так и на других языках, должно фиксироваться и блокироваться.
В то же время нельзя полагаться только на запретительные меры. Они должны сопровождаться и позитивными, особенно в Эстонии и Латвии, где существование огромного русскоязычного населения является социальной и политической реальностью. Вышеупомянутые негативные меры могут привести к отчуждению этих русскоязычных социальных групп, если что-то привлекательное не будет предложено взамен. Это может быть связанный с данной страной вариант русского языка вместе с актуальным культурным контентом на эстонском русском и латвийском русском в виде бумажных публикаций, аудиовизуальных программ и онлайн-текстов.
Кодификация языка через компиляцию корпуса, выпуск словарей и грамматик, гораздо проще и дешевле при использовании онлайн-ресурсов, позволяющих автоматизировать этот процесс. Этот путь способен эффективно разоружить наступательный потенциал моноцентрического русского.
Создание эстонского русского
Как создать эстонский русский язык практически? Во-первых, в Таллинне должен быть создан государственный институт эстонского русского языка, укомплектованный специалистами по эстонскому языку, славянским языкам, английскому и специалистам по лингвистической деятельности в Интернете. Во-вторых, должен быть создан корпус регионального варианта эстонского русского на основе местных диалектов и фраз, которые использовались в публикациях, созданных на территории Эстонии в последние два-три столетия, начиная с захвата московитами шведских провинций Эстляндия и Ливония в начале 18 века. В-третьих, на этой основе должны быть созданы авторитетные словарь и грамматика эстонского русского, вместе с двуязычными словарями эстонского русского и эстонского, а также эстонского русского и английского. В этих справочниках должно уделяться внимание местной эстонской терминологии и словарю. В-четвертых, после всего этого должен быть создан словарь лексических различий между эстонским русским и российским. И в-пятых, даже сам эстонский русский может получить название венейского.
На практике эти шаги должны привести к влиянию эстонского словоупотребления на эстонский русский. Например, эстонский парламент называется Riigikogu, а соответствующий российский институт – Думой. В российском русском «дума» часто используется как слово для «парламента» в целом. Но в эстонском русском оно должно быть Riigikogu. Таким образом:
Дума это Рийгикогу России.
Кроме того, эстонская транслитерация русского может быть сделана параллельным латинским алфавитом эстонского русского, например:
Duma eto Rijkogu Rosiji.
Нужно также уделить некоторое внимание синтаксису. В российском русском глагол «быть» обычно пропускается. Но ничего не мешает нам ввести его в эстонский русский под лингвистическим влиянием эстонского, латвийского или белорусского. Восстановление глагола «быть» для эстонского русского и изменение склонения существительных будет ограничивать огромное южнославянское (точнее церковнославянское) влияние на эстонский русский и вернет его к его подлинным северославянским корням. До стандартизации русского по образцу церковнославянского в 18 веке, язык был более похожим по своему синтаксису и использованию глагола «быть» к другим северным славянским языкам, таким как классический белорусский, польский, словацкий или украинский.
Перевод Ярослава Золотарёва специально для Регион.Эксперт
Подписывайтесь на Телеграм-канал Регион.Эксперт
