Прежде, чем объединяться, и для того, чтобы объединиться, мы должны сначала решительно и определенно размежеваться.
В. И. Ленин
Если бы Джулия и Уинстон, герои романа Оруэлла «1984», хотели куда-либо сбежать, бежать бы им было просто некуда. Ведь их мир поделен между тремя огромными, но одинаково тоталитарными государствами: Океанией, Евразией и Остазией. В большинстве антиутопий речь идет о государствах, занявших либо весь мир, либо значительную его часть. И это логично: если устойчивый тоталитарный порядок возникнет, то в государстве большом и сильном. Дальше этот порядок будет распространяться до тех пор, пока не столкнется с ответной силой. Реальность подтверждает: самые жуткие тоталитарные режимы XX века установились в крупных и централизованных странах: Германия, Россия, Китай и т. д. А вот большое, но децентрализованное американское государство оказалось устойчивым к авторитарному вирусу, равно как и маленькая децентрализованная Швейцария.
Тем не менее, принято думать, будто бы страна большая и централизованная — это всегда хорошо. Тогда как децентрализация, сепаратизм и сецессия — нечто дурное, архаичное, вредное.
В России эти стереотипы особенно сильны. Чего у нас боятся больше, чем повторения 1917 года и Великой Отечественной войны, вместе взятых? Гипотетического «развала страны». Российские правители входят в пантеон великих, когда оказываются «собирателями земель». И неважно, какой ценой: свой фан-клуб найдется даже у Сталина. А вот допустить потерю территорий — значит подвергнуть себя вечному проклятию. И для предотвращения «развала» оказываются хороши любые средства.
Само выражение «развал страны» похоже на заклинание. Достаточно произнести его, чтобы вызвать благоговейный ужас публики: «Вы что же, хотите развала страны?», «Да это же путь к развалу!» и т. д. Но тем больше поводов подвергнуть эту мантру критическому осмыслению, задав несколько простых вопросов. Почему принято считать, будто централизация — это хорошо? Что такое, вообще, «единство»? В чем оно выражается? И является ли Россия действительно единой страной?
Сецессия — вред или благо?
В 1993 году экономист Ханс Хоппе написал статью под названием «Национализм и сецессия», в которой напомнил о том, что капитализм расцвел в условиях европейской децентрализации: в итальянских городах-государствах, на юге Германии и т. д. Одна только Германия XVII века состояла из сотен независимых политических единиц. Принято считать, будто централизация способствует расширению рынков, снижению препятствий для потока товаров, труда и капитала. Однако Хоппе утверждает, что политическая интеграция (централизация) и экономическая (рыночная) интеграция — это разные вещи, между которыми нет обязательной связи. К примеру, небольшие государства Албания и Швейцария кардинально различаются по уровню экономической интеграции, а большие страны США и СССР обладали еще большими различиями.
Государства, как известно, ничего не производят, а только собирают налоги. Многочисленные европейские страны вынуждены были конкурировать, а следовательно, и проводить относительно либеральную политику: дабы получать от населения богатство, нужное для борьбы. В этой борьбе либеральные страны побеждали нелиберальные и забирали их территории. Этим объясняется то, что промышленный прогресс происходил в централизованных Англии и Франции. Но что происходит, когда государство разрастается до такого размера, что конкуренция перестает его беспокоить? Исчезает сам стимул: теперь уже нет внешних причин, мешающих высасывать из общества все соки. Помешать этому могут лишь внутренние механизмы. Поэтому децентрализованные государства вроде США и Швейцарии куда успешнее в деле ограничения аппетитов своих правительств, чем централизованные вроде Франции и России. Чем меньше государство, тем меньше у него возможностей следовать политике ограничения торговли. Маленькое государство просто не выживет, обложившись торговыми барьерами. Тогда как большие страны вроде России и Китая могут сами обеспечить себя многими товарами.
Вслед за политической централизацией идет принудительная культурная интеграция: центральные правительства могут открыть границы нараспашку для мигрантов, а затем еще принуждать местных к дружбе и любви при помощи антидискриминационных законов и насильственной десегрегации. Если народ, живущий в отдельном государстве, хочет улучшить свое положение, ему не остается ничего, кроме как перенимать модели поведения более успешных наций. Но в единой централизованной стране принудительная интеграция выравнивает разные культуры по одинаково низкой планке. Проще говоря, можно жить за счет других, оставаясь при этом дикарем.
Из этого всего Хоппе делает вывод, что связь скорее противоположная: политическая централизация ведет к экономической дезинтеграции, а потому он оценивает сепаратистские движения Европы не как архаичные, а, напротив, как прогрессивные. Текст был написан в 1993 году. Впереди еще был подъем централизации Евросоюза, который в итоге постарался зарегулировать все, что только можно. А главным сепаратистом Европы в итоге оказалась Великобритания, решившая выйти из ЕС.
Россия — единая страна?
Россия — страна политически централизованная, насаженная на «вертикаль власти». Но как дело обстоит с экономической интеграцией? К примеру, билет на самолет из Москвы до Екатеринбурга стоит чуть дешевле аналогичного билета до Лондона (притом что лететь на 1000 км меньше). Из Петрозаводска дешевле попасть в Финляндию, чем в Санкт-Петербург. Добраться на Сахалин, Камчатку или в другой медвежий угол нашей необъятной родины — вообще целое приключение. Аналогичным же образом дело обстоит в сфере коммерческих перевозок.
Внутри страны — значит, дорого.
В рейтинге конкурентоспособности Всемирного экономического форума Россия занимает 64-е место в мире по общему качеству инфраструктуры, 123-е — по дорогам, 24-е — по железным дорогам, 75-е — по портам и 77-е — по авиаперевозкам. Интересно, что содержание российских плохих дорог еще и обходится дороже, чем европейских, американских и китайских аналогов.
И так было всегда. Историк Ричард Пайпс в книге «Россия при старом порядке» писал о том, что в XVII веке, когда шведскими и немецкими специалистами было создано регулярное почтовое сообщение, курьеры ползли со средней скоростью 6–7 км в час, а поскольку они к тому же ездили только днем, в хорошее время года они могли проехать в сутки километров 80. Депеша шла из Москвы до какого-нибудь из важнейших окраинных городов 8–12 дней, с городами и селами, лежащими в отдалении от главных дорог, связи практически не было. И это правительственная связь! Для сравнения: гонец Дария в V в. до н. э. передвигался по Царской Дороге со скоростью 380 километров в сутки. Первая железная дорога в США была построена в 1830 году, и связывала она города Балтимор и Огайо, а к 1838 году железные дороги были уже в пяти из шести штатов Новой Англии. Первая железная дорога в России появилась в 1837 году и связывала Санкт-Петербург с Царским селом. В США 1860-х годах протяженность железных дорог составляла более 30 тысяч миль, в России 1891-го — 27 200 километров. Если в США железные дороги строились частными компаниями для частных перевозок, то в России — правительством, для улучшения управляемости и транспортировки войск.
Политически централизованное государство не заинтересовано в создании инфраструктуры, удобной обществу. Перевозка ценного сырья вроде нефти и газа в любом случае себя окупит, а для транспортировки войск нужно не так много путей. В остальном же авторитарные правители обычно не любят, когда подневольные людишки бегают туда-сюда без разрешения: долгое время российские власти старались привязать крестьян к земле. Крестьяне не могли перемещаться без письменного разрешения помещика (церковного иерарха или чиновника — для церковных и государственных крестьян). Подданные СССР долгое время были «приписаны» к заводам и колхозам. Сельские жители получили паспорта лишь в 70-е годы, а с ними и минимальную свободу перемещаться внутри страны. Таким образом, в экономическом и социальном планах Россия куда менее едина, чем США или Европа. О единстве российского пространства можно говорить лишь в номинальном и политическом смысле или в разрезе «духовности» и прочего мистицизма.
Все регионы равны, но некоторые равнее
Основанием для сепаратизма зачастую являются претензии к несправедливому распределению средств. Например, каталонцы недовольны перераспределением своих налогов в пользу других регионов Испании (в том числе и потому, что считают себя отдельным народом). Партия «Лига Севера», которая сначала выступала за независимость Падании, а теперь — за федерализацию итальянского государства, также упирает на то, что богатые северные регионы вынуждены кормить бедных южан. Несправедливость распределения средств подтачивает сознание «единства».
В России, в отличие от других империй, ресурсы всегда текли не из окраин в центр, а наоборот. Историк Сергей Сергеев в недавней книге «Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия» пишет о том, что Кавказ, Закавказье и Средняя Азия были объектами постоянных дотаций из имперского центра. В 1890-х годах государство тратило на Кавказ 45 млн рублей в год, а получало — 18 млн. С 1868 по 1881 год из Туркестана в казну поступило 54,7 млн рублей, а потрачено на него было 140,6 млн. Дефицит покрывали центральные губернии. На конец XIX века в среднем на душу населения в губерниях европейской России приходилось в 1,3 раза больше прямых податей, чем в Польше, в 1,6 больше, чем в Прибалтике, почти в 2 раза больше, чем в Средней Азии, в 2,6 раза больше, чем в Закавказье. Налогообложение великорусских губерний по сравнению с окраинами было больше на 59%. Британский историк Джеффри Хоскинг в книге «Правители и жертвы: русские в Советском Союзе» писал о том, что три республики Союза — РСФСР, УССР, БССР — тянули на себе всех остальных.
Как дело обстоит сейчас? Точно так же.
Россия делится на регионы-доноры, к которым традиционно относятся Москва, Санкт-Петербург, Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа, Тюменская область (в первых двух много трудоспособного населения, в других — ресурсы), и дотационные регионы: Дагестан, Чечня и другие регионы Северного Кавказа (всего в прошлом году им выделили 112 млрд рублей), а также Алтай, Тыва, Камчатский край и Республика Саха. Не так давно к списку прибавились Крым и Севастополь: около 40 млрд рублей в год.
Далее, помимо чистой экономики, можно вспомнить и о политических правах регионов. В составе Российской империи когда-то было Царство Польское и Великое княжество Финляндское. Оба они обладали большими свободами и льготами: имели собственную конституцию, парламент (сейм), войско и многое другое. А вот крепостное право было практически эксклюзивным для крестьян центральных великорусских губерний. В СССР у всех республик Союза были собственные коммунистическая партия, столица, академия наук, национальная энциклопедия, радио и телевидение — кроме РСФСР, жителям которой приходилось довольствоваться «всесоюзными» (то есть общими).
Сейчас 22 из 85 субъектов РФ являются республиками. То есть располагают собственными президентами, парламентами, конституциями, имеют возможность устанавливать национальные языки. Находятся республики в основном на окраинах, и проживает в них всего 18% населения страны (во многом этот список пересекается со списком дотационных регионов). Трехсоттысячная Калмыкия — это республика, а вот 15-миллионная Москва — нет. Если в парламенте Калмыкии по одному депутату на 10 тыс. населения (27 на 277 тыс. населения), то в Мосгордуме едва ли наберется по одному на 300 тысяч. Мосгордума просто обречена на то, чтобы быть декоративным институтом, уже исходя из одного этого факта.
Однако самое интересное — за что российские регионы получают деньги и политические вольности. Например, не так давно из Чеченской республики пришли новости: ныне там устраивают облавы на гомосексуалов, сажают их в специальные тюрьмы, бьют и пытают. Заняты этим, что характерно, местные полицейские. Были из тех мест и другие занимательные вести: например, женщины не могут появляться на улицах без платка, зато школьницу могу насильно выдать замуж за пятидесятилетнего начальника ОВД. Поощрением всего этого и оказываются миллиарды ежегодных дотаций. Если вы попытаетесь выяснить в интернете, где же еще приняты публичные расправы над геями и женское рабство, с большой вероятностью наткнетесь на то самое запрещенное, но не побежденное Роскомнадзором Исламское государство.
Таким образом, центральная власть поощряет в регионах вовсе не развитие и привлечение инвестиций, а условную «чеченскую модель» — жесточайшее подавление инакомыслия и пестование архаичных нравов. И такая ситуация устраивает всех: региональные власти получают карт-бланш на любые безобразия и заветные бюджетные миллиарды, центр — желаемую лояльность и необходимые 146% голосов на «выборах». Всем остальным жителям страны, конечно, приходится жить бок о бок с результатом такой селекции: терпеть свадебные кортежи со стрельбой на улицах своих городов и тому подобное. Но ради «единства страны» — чего бы не потерпеть?
Развал страны: стоит ли его бояться?
Представим, что завтра случилась некая катастрофа (например, один метеорит рухнул на Кремль, а другой — на Белый дом) и центральная власть в России просто исчезла. Больше всего пострадают дотационные национальные республики, лишившись своих миллиардов, а центральные регионы, где проживает большинство населения, лишатся необходимости перечислять свои кровно заработанные деньги на кормежку соседских республиканских правительств и спонсирование шариатских расправ над людьми.
Но главное то, что на угрозы об опасности «развала страны» можно отвечать простым вопросом: а развалится, собственно, ЧТО? Властная иерархия, идущая из Кремля? Единая сеть политического сыска по всей стране?
Ведь в Санкт-Петербурге и сейчас живут по одним правилам, а в Чечне — по каким-то другим (причем различаются они фундаментально, а не в деталях, как в США). Название правящей партии «Единая Россия» в стране, где проще и дешевле выбраться за границу, чем в соседний регион, — это похоже вообще какой-то юмор. Как говорил один из героев «Игры престолов»: «Что мертво — то умереть не может». А что развалено — развалиться.
Есть ли настоящие причины бояться «развала страны»? Конечно. В краткосрочной перспективе резкое исчезновение центральной власти из уравнения может привести к насилию, кризисам и другим катаклизмам (а в долгосрочной, как говаривал Кейнс, «мы все мертвы»). Но интересно, что именно таким результатом часто заканчивались усилия центральной власти по наведению «единства». Иван Грозный проводил кровавую политику политической централизации: уничтожал знать (бояр) целыми родами, окончательно растоптал новгородские претензии на автономию, целыми сотнями переселял семьи из одних подвластных городов в другие. Итог? Смутное время. Николай II, Временное правительство, Белое движение — все они цеплялись за «единство страны» (включавшее тогда Польшу и Финляндию). Времена меняются, но только не российские методы поддержания централизации. Мы живем в удивительной ситуации, когда есть более сотни миллионов людей, говорящих на одном языке и принадлежащих одному культурному полю, — эти люди легко бы обросли паутиной социально-экономических связей. Но кто этому мешает? Центральная власть своей политикой, причем проводимой под лозунгами «недопущения развала». Почему так происходит? Древний латинский принцип гласит: «Разделяй и властвуй». Для того чтобы властвовать, имперскому центру действительно приходится разделять: уничтожать подлинные социально-экономические связи внутри страны. Как показывает история, обычно наступает момент, когда центральная власть дает слабину и распад оказывается неизбежен.
Отсюда выходит лишь один способ избежать распада, а заодно и по-настоящему связать воедино разрозненное пространство России. Для интеграции экономической нужна децентрализация политическая — она вполне достижима в рамках одного государства. Проще говоря, Россия должна стать федерацией не только по названию. Нужно сократить полномочия центральной власти, уравнять регионы в правах, сократить до минимума количество средств, которые можно перераспределять (налоги должны оставаться в регионах). Силы МВД должны набираться и работать по месту жительства, дабы покончить с возможностью «разделять и властвовать», отправляя московский ОМОН подавлять демонстрации во Владивостоке, а бурятский — в Москве. В этом случае регионы окажутся заинтересованы в том, чтобы развиваться самим и развивать экономические связи с соседями, а не в том, чтобы лебезить перед центром за дотации. Стимулы перестанут отражаться в кривом зеркале российской централизованной политики: создание условий для бизнеса, привлечение инвестиций, строительство инфраструктуры — все это будет поощряться, а вот дикие средневековые нравы — нет. Менее успешные регионы вынуждены будут перенимать опыт более успешных (в противном случае — столкнутся с нищетой, недовольством и оттоком населения). Если такой вариант не устраивает, всегда есть примеры Австро-Венгерской, Британской и прочих империй. Да, они распались. И что?
Оригинал — Reed media
