«Развернуть русскость против империи»

Интервью с Алексеем Широпаевым – о национал-демократии, русских республиках и мировоззренческой эволюции

   
– Алексей, в середине 2000-х годов ты был одним из учредителей, и можно сказать, вдохновителем Национал-Демократического Альянса. Тогда это выглядело яркой и свежей идеей, учитывая давнишнее противостояние «демократов» и «патриотов». Актуальна ли, на твой взгляд, национал-демократия сегодня? Или система «съела» эту идею, создав затем «Национал-демократическую партию», которая одобрила российскую агрессию против Украины?

– Сначала немного истории. Летом 2007 года появился наш первый документ: манифест Организационного Комитета Национал-демократов (ОКНД), лёгший потом в основу создания Национал-Демократического Альянса. Его подписали Михаил Пожарский, Илья Лазаренко и я. Каждый из нас шёл к национал-демократии своим путём. Скажем, мой путь начался ещё в начале нулевых. Наиболее полно своё видение национал-демократии я изложил в работе «Русский передел: национал-демократия как проект» (осень 2007-го).

Для меня национал-демократия началась  с осознания противоположности интересов имперского государства и интересов русского народа (которые он, увы, сознаёт далеко не всегда). Исторически русские – изначально европейский народ с европейской культурой – получили, по сути, азиатское государство, продолжение Золотой Орды, которое использует их в качестве строительного материала, пушечного мяса, топлива. В этом суть драмы. В результате у русских практически не было нормального национального становления, они не стали нормальной нацией в европейском понимании. Русские – имперский народ, этническое связующее для огромной евразийской империи, по сути – Орды, которая, когда это ей выгодно или необходимо для выживания, успешно маскируется под русское национальное государство. На самом же деле у русских уже давно, лет эдак пятьсот, со времён уничтожения Московией великой Новгородской республики, нет своей национальной, действительно русской, государственности. Показать культурно-политическую враждебность империи русским и русскости в её изначальном, европейском понимании, противопоставить русскость и русских империи – вот исходный импульс национал-демократии. Это было свежо, ново и сильно.

Имперская патриотовщина немедленно почувствовала опасность, реакция была бурной. Одно дело, когда против империи выступают либералы (хотя их антиимперство далеко не всегда безусловно) – это понятно и привычно. Но совсем иное дело, когда империю критикуют с позиций русскости, когда русскость становится западнической, проевропейской и демократической. Грубо говоря, Москве противопоставляется не Брюссель, Лондон или Нью-Йорк, а наш родной, внутренний  «Запад» – республиканско-буржуазный, ганзейский Новгород. Это сбивало все привычные настройки.

Я полагаю, что наши имперские оппоненты были даже отчасти напуганы такой «провокацией», «диверсией», причём талантливой, как они сами признавали. Кургинян одно время считал национал-демократию главной опасностью. И действительно: проевропейский, западнический, просвещённый, демократический национализм, понимаемый, прежде всего, граждански и культурно-политически, мог бы оказаться сильным «соблазном» для русских. Национал-демократы ворвались в привычный, занудный спор «демократов» и «патриотов», смешав все карты. Чем-то это напоминало «хулиганское» появление футуристов в русской литературе. Мы выступили в качестве эдаких идеологических «ушкуйников». Ну ты и сам всё помнишь, ты же сам активный участник этого «мутилова». Хорошее было время. Сейчас, конечно, настроение иное.

Национал-демократия – это перенастройка и ревизия русскости, очищение её от всего наносного – ордынского, имперского, евразийского, московитского, советского. Но Кремль внёс свои коррективы. Путинская власть решительно сделала ставку именно на вот всё это наносное, на вторичную русскость, на стереотипную, инерционную псевдорусскость, сфомированную имперской историей. Такое уже было при Сталине.

Конечно, ресурсы национал-демократии не могли конкурировать с массивом путинских СМИ, с огромной исторической инерцией, с клише массового сознания. При помощи «русской весны» и аннексии Крыма Путин опрокинул страну в реакцию, пробудил имперский псевдорусский псевдонационализм, всю эту «вату», «Крымнаш», «ДНР-ЛНР» и т.д. Вот именно это, а не возникновение профанического спойлера – «Национал-демократической партии», и было главным ударом по нарождавшейся национал-демократии. Система не «съела» национал-демократию, она её переиграла – пока, во всяком случае. В атмосфере, когда русское большинство оказалось захваченным имперско-шовинистическим угаром, наши идеи не могли получить отклика. Разумеется, сейчас массового запроса на них нет. Но я уверен, они сохраняют потенциальную актуальность, поскольку окончательный кризис империи как системы  власти и ценностей неизбежен – он и так уже болезненно затянулся на целое столетие. И не будем, кстати, забывать, что сейчас оппозиционером номер один стал человек, называющий себя национал-демократом – Алексей Навальный…

– Национал-Демократический Альянс в нулевые годы сразу заявил регионалистские тезисы – что весьма отличало его от большинства «либералов» и «патриотов», которые мыслили имперски и централистски. Тогда, насколько я помню, вы заявляли о необходимости создания семи русских республик. Ты по-прежнему придерживаешься этой позиции?

– Национал-демократия всегда, изначально стояла на позициях федерализма и регионализма, и при том мы всегда подчёркивали, что нынешняя имперско-централистская Россия не является подлинной федерацией, это имперское образование. Мы, пожалуй, единственные, кто подхватил и развил идею раннего Ельцина, считавшего, что в Российской Федерации, наряду с другими национальными образованиями, должны быть и русские республики, созданные на основе соответствующих краёв и областей – примерно семь. Напомню, в феврале 1990 г. Борис Ельцин, выступая в Уральском политехническом институте, заявил: « …в составе РСФСР после референдума могут образоваться семь русских республик: Центральная Россия, Северная, Южная, Поволжье, Урал, Сибирь, Дальний Восток» (см. «Русская мысль», 16 февраля 1990 г., Нью-Йорк).

Такая реформа федерации позволила бы вывести русских из ущербного положения безгосударственного, бессубъектного, «обезличенного» имперского народа, снизила бы диктаторскую роль центра, дала бы толчок развитию регионов. Это был бы шаг к настоящей, симметричной федерации. Русским, как и другим народам России, требуются договорные отношения с «большой родиной», но для этого им необходимы политически полноценные «малые родины». В принципе, я и сейчас стою на данной позиции, но допускаю, что возможен и другой путь – скажем, просто уравнять все субъекты федерации в статусе республик. В общем, тут есть о чём говорить.

Но в любом случае федеративная реформа не должна быть монопольным делом центра. Новая, подлинная, симметричная федерация может возникнуть только демократическим путём, снизу, на основе горизонтального Федеративного договора между равными субъектами. Именно Договор должен  чётко определить круг полномочий центра. То есть центр – это производное от такого Договора, он вторичен по отношению к Договору субъектов. Именно так возникали настоящие федерации, и маленькие и большие: Швейцария, Соединённые Штаты Америки. Только так могут возникнуть и, условно говоря, Соединённые Штаты России.

Последняя на данный момент попытка мирной и демократической перестройки империи в федерацию была предпринята на Всероссийском Учредительном Собрании (1918), чьё столетие не заметил никто – ни власть, ни оппозиция, я уж не говорю об остальном населении. Напомню, Учредительное Собрание всё-таки успело провозгласить Российскую Демократическую Федеративную Республику (РДФР). Вообще же, что касается федерализма и регионализма, то, пожалуй, в царской империи их элементов было даже больше, чем при совке или сейчас: взять, скажем, самоуправление казачьих областей (казаки, кстати, не считали себя русскими), Финляндию или Среднюю Азию.  А уж региональное разнообразие русского народа – вот тогда это была действительно «цветущая сложность».

Именно совок начал тотально нивелировать русскость под единый имперский стандарт. Надо признать: нынешняя массовая русскость – это во многом именно советский продукт. Не случайно она так охотно смыкается с советизмом – до степени смешения. Именно совку по-настоящему удалось превратить русский народ в имперский этнический субстрат. Но эта имперская «русскость» и русская национал-демократия – полярные противоположности, несмотря на некоторые общие термины…

Конечно, наша традиция – не «столбовая», это традиция крамолы и оппозиции, но она, тем не менее, имеет глубокие корни. Наша традиция идёт от Новгорода, Пскова, Твери, она жила в идеях декабристов и в русском либерализме, её выражали Алексей Константинович Толстой и Валерия Новодворская, она проявлялась в Феврале 1917-го (в его идеалистической части) и в Августе 91-го, в Русском Освободительном Движении генерала Власова. Русскость вольности против «русскости» несвободы, точнее, псевдорусскости рабства и кнута – думаю, этот исторический спор ещё не закончен. Русскость неоднородна, вот в чём дело, в ней самой живёт конфликт. Его-то и обнажала национал-демократия. Кстати, Валерия Ильинична Новодворская первой из демократов-западников поняла, что надо не бороться с русскостью, а продвигать её альтернативную, освободительную версию, идущую от «скандинавской прививки свободы».

– Вопрос на историко-философскую тему: почему большинство русских, на твой взгляд, сегодня так тяготеет к имперскому мышлению? Вот, например, Британская империя в свое время по территории даже превосходила Российскую – но имперского мышления у нынешних англичан нет – все их колонии давно стали независимыми государствами, а сегодня и шотландцы имеют свободное право проводить референдум о независимости.

– Вопрос непростой. Ну, начнём с того, что у англичан уже в 13-м веке была Великая Хартия вольностей, а  нас тогда накрыло нашествием Батыя…  Стартовые позиции очень разные. Да, действительно, имперщина, наряду с этатизмом – весьма распространённое свойство, можно сказать, порок русского самосознания. Вполне явно, причём в каких-то безобразных формах этот порок проявился в ходе войны с Украиной, более того, он стал её движущим импульсом.

История болезни давняя. Дело в том, что в результате победы московской экспансии, московского «собирания земель» утвердился и получил распространение именно московско-ордынский тип русскости – этатистский и имперский. Об этом писал ещё Георгий Федотов. Москва, взращённая в ордынском рабстве, долго выполнявшая роль ордынской оккупационной комендатуры, захватывала независимые русские государства, унифицировала их, навязывала им свои порядки. То есть московский тип – он агрессивно-экспансионистский, захватнический, или говоря словами Солженицына, заглотнический. Именно московщина стала потом одной из основных компонент советчины, её базой, хотя имперское сознание, конечно, процветало и до совка, при царях: вспомним подавления Польских восстаний, попытки «русификации» Украины. И когда нынешний «патриот» ненавидит «хохлов» – в нём говорит очень давнее наследство.

Восприимчивость русского самосознания к имперству объясняется тем, что русский народ, русскость, как мы их знаем, в огромной степени сформированы империей. Русские одновременно и жертвы имперского государства, и его продукт. Вся система воспитания у нас издавна имперские, на протяжении многих поколений русским внушали, что они с украинцами один народ, а когда жизнь опровергла эту государственную ложь, русские испытали шок и обиду – на украинцев. У нас имелся шанс в конце 1980-х – начале 1990-х годов, когда массовое сознание стало размягчённым, оттаявшим – тогда была возможна перезагрузка смыслов, формирование альтернативной историософии (этим, кстати, сейчас пытается заниматься Ельцин-центр, вызывая ярость монархиста и имперца Михалкова). Создание тех же русских республик на том, раннем этапе, на послеавгустовской волне, думаю, прошло бы совершенно спокойно. Однако тогда не нашлось ни идей, ни людей.

Говоря по большому счёту, мы, национал-демократы, очень сильно опоздали – наши идеи были нужны в эпоху раннего Ельцина, в идеале – ещё накануне распада СССР. Теперь массовое сознание снова затвердело и закаменело. Оно стало даже гораздо более косным, чем в позднесоветский, горбачёвский период – тогда, например, вряд ли были возможны столь явная ненависть к Украине, религиозный фанатизм, чисто средневековая нетерпимость в политике и культуре. Возможна ли новая трансформация, новая оттепель сознания или шанс упущен окончательно – покажет время.

Думаю, что «русский фактор» вполне может быть антиимперским, более того – он уже БЫЛ таковым. Ещё Солженицын ставил вопрос о том, нужна ли русским империя (к сожалению, антиимперство Александра Исаевича не распространилось на его понимание украинской проблемы). Вспомним ситуацию на стыке 80-х и 90-х, когда Валентин Распутин сгоряча, чутко словив нечто, носившееся в воздухе, озвучил с трибуны Съезда народных депутатов крамольную идею о выходе России из СССР. Распутин-то об этом, скорее всего, потом пожалел, а вот всенародно избранный Борис Ельцин работал в данном направлении вполне сознательно и последовательно. Тогда он был чуть ли не национал-демократом! В результате именно Россия и русское большинство (!) в лице Ельцина внесли решающий вклад в развал Советской империи. Так что момент, когда русские устали от империи и послали её к чёрту, уже был однажды. Другой вопрос, что потом и ельцинская Россия повторила имперскую матрицу, тоже стала империей, только усечённой, и затем в ней проснулись фантомные боли и жажда реванша, но это уже, повторяю, другой вопрос. Я думаю, что в потенциале сохраняется возможность снова развернуть русскость против империи. Как и когда это случится – сказать, конечно, трудно. Но то, что нынешний русский национализм выступает против имперской войны с Украиной, говорит о многом.

– Вместе с Ильей Лазаренко ты лет 7-10 назад продвигал идею Республики Залесье – насколько я понимаю, так вы планировали сделать политическим субъектом то, что на бюрократическом языке называется «Центральным федеральным округом». Но впоследствии ты все реже писал об этой идее… Что случилось? Залесское региональное сознание так и не удалось пробудить?

– Трепетная тема.  С этим проектом (кстати, название «Залесье», «Залесская Русь», «Республика Залесская Русь» предложил Илья Лазаренко весной 2007-го) связывались большие надежды. Нам было понятно, что без регионалистского политического проекта в «центральной» России концепт национал-демократии провисает, он неполон. Очевидно, что создание в составе федерации семи русских республик следует начинать с собственного края. Тем более, что он самый проблемный в плане ментальности и исторического наследия. «Центральная» Россия», Московия  – это ядро империи, именно здесь формировались её политическая «культура», смыслы и мифы, массовый психотип московита. Именно здесь – «реактор» имперского менталитета, распространитель миазмов имперщины. Поэтому принципиально важно «дезактивировать», «очистить», нормализовать этот регион.

Можно смело утверждать, что в случае зарождения регионализма, регионального сознания в «центральной» России неизбежно «поплывёт» вся имперская система, начнётся обвал старых смыслов. Как могли, мы, по мере своих скромных возможностей, продвигали Залесский проект, пытались пробудить вкус к «малой», неимперской родине, однако к успеху, даже просто к ощутимым результатам не пришли. Идея Залесья не просто отторгалась – она как будто глохла в вакууме полного непонимания. Московия – будь она демократической или патриотической – упорно не хочет становиться Залесьем, её сумеречная имперская матрица удивительно устойчива, во всяком случае – пока. Но я не ставлю крест на Залесье, я не расстался с этой идеей. Может быть, мы недостаточно работали. Возможно, более действенной, «соблазнительной» окажется идея Московской республики – создание нового субъекта федерации на базе Москвы и Московской области, посмотрим.

– Как и свойственно настоящему творческому человеку, ты проживаешь глубокую мировоззренческую эволюцию. Причем не конъюнктурную, а именно нонконформистскую. В 1990-е годы ты был «имперским патриотом», когда это было совсем не модно, а сегодня – радикальный либерал-западник. При этом российское общество движется ровно в противоположном направлении… Как бы ты мог прокомментировать это?

– Да, действительно у меня есть эдакий «талант» не совпадать с окружающим миром или, как говорят в народе, мочиться против ветра. В 90-е я действительно был имперским патриотом и довольно много сделал в этом направлении. Тот же распад СССР я воспринимал как катастрофу, а не как закономерный процесс крушения отжившего старого. Я довольно долго и глубоко был погружён в систему идей, смыслов «русского консерватизма» и узнал его изнутри весьма хорошо – поэтому в принципе не считаю те годы совсем уж потерянным временем, опыт ценный.

Ко многому, что сегодня торжествует – апологетика Ивана Грозного и Сталина, тупой религиозный культ Николая Второго – я в своё время приложил руку. Постепенно мне стало ясно, что это – не моё. Я хотел быть русским, но притом не желал оставаться мракобесом. Я увидел, что в «русском консерватизме» нет вообще ничего русского, это всего лишь ордынско-византийский отстой, а быть по-настоящему русским – значит, оказывается, быть западником.

Западничество, будучи реакцией на ордынско-имперскую традицию, есть, на самом деле, наиболее русское явление в истории нашей идейно-политической и культурной жизни. Ибо, как подчёркивал Алексей Константинович Толстой, славяне – «элемент чисто западный, не восточный, не азиатский». Я осознал, что русский национализм есть отстаивание нашей европейской идентичности. Во мне всегда был некий изначальный культурный заквас (русский авангард, Серебряный век, околодиссидентская молодость), заквас свободы и западного персонализма, благодаря которому я всегда ощущал, что несроден «патриотовщине». Надо сказать, что уже в начале перестройки я пытался нащупать позицию именно в национал-демократическом плане, даже набросал, помню, тезисы «Национально-демократического комитета», но затем меня снесло вправо, аж до Константина Леонтьева и Константина Родзаевского (чей лозунг «Слава России!» сегодня стал вполне официальным). Потом потребовались годы, чтобы снова найти себя. Между тем, время ушло. Конечно, хотелось бы вернуться в 1990-е с их возможностями, но, как говорится, сделанного не воротишь. И сейчас надо смотреть вперёд, выучив наши уроки прошлого.

Беседу вел Вадим Штепа

Другие статьи автора: