На фото: протестный митинг в столице Карелии (декабрь 2011)
О поражении русской «снежной революции» 2011-12 гг. можно прочесть немало эмоциональных воспоминаний, но до сих пор не было предпринято серьезных попыток комплексного исследования о причинах и последствиях этих событий. Понятно, что их участники естественным образом склонны к сугубо субъективному взгляду на произошедшее, но, кажется, теперь уже прошло достаточно времени для того, чтобы анализировать «снежную революцию» с холодным носом, без публицистического пафоса и лирических переживаний. Формат небольшой статьи, разумеется, не позволяет объять необъятное, поэтому ограничимся пока одним из аспектов «снежной революции» — ее москвоцентричностью.
Рассуждая о том, почему все же протестная волна пошла на спад, многие авторы справедливо указывают на нерешительность лидеров, которые упустили драгоценное время, в результате чего власть перехватила инициативу. Творцы кремлевской политики сумели интерпретировать митинги на Болотной и Сахарова как т.н. «восстание норковых шуб», гламурный бунт зажравшегося московского среднего класса, который не имеет ничего общего с жизнью большинства российских граждан. Конечно, нельзя сказать, что этот пропагандистский миф был создан на абсолютно пустом месте, но реальность он искажал, как говорится, чуть менее, чем полностью, — зато вполне соответствовал стереотипам, доминировавшим в массовом сознании. Тогда понятие post-truth politics еще не было так популярно, как теперь, и, вероятно, это был один из первых опытов освоения связанных с ним медийных технологий.
Осознавали ли эту проблему сторонники перемен? Тут прежде всего следует заметить, что механизмы публичной рефлексии и тем более принятия основанных на ней решений в этом лагере находились в зачаточном состоянии. Некоторые навыки ведения политической дискуссии и оперативного использования демократических процедур имелись в оппозиционных организациях (тут прежде всего следует упомянуть «Солидарность»), но их возможности влиять на протестантов были весьма скромными. Люди, выходившие на площадь, как правило, крайне скептически относились к политике и, в особенности, к политикам, опасаясь с их стороны разного рода манипуляций и предпочитая быть «самими по себе». Если понимание общности интересов у большинства участников митингов и присутствовало, то его было явно недостаточно для создания устойчивого политического субъекта перемен, который мог бы противостоять кремлевской политической машине.
В этой ситуации разработку тактики и стратегии де-факто осуществляла группа медийных лиц, которая 13 декабря 2011 г. провозгласила себя Оргкомитетом митингов «За честные выборы». В его первом заседании приняли участие Анастасия Удальцова, Борис Акунин, Геннадий Гудков, Борис Немцов, Леонид Парфенов, Сергей Пархоменко, Илья Пономарев, Владимир Рыжков и Юрий Сапрыкин. В дальнейшем в работе Оргкомитета также участвовали Татьяна Лазарева, Елена Лукьянова, Ольга Романова, Божена Рынска, Евгения Чирикова, Дмитрий Быков, Гарри Каспаров, Олег Кашин и Алексей Навальный. Разумеется, мотивации и степень вовлеченности этих людей в процесс были весьма различны. Наиболее общую разницу в подходах предопределило их очевидное разделение на «политиков» и «неполитиков», причем, в силу упомянутых выше причин, в первое время инициатива была у последних.
Сразу после первых сенсационно массовых митингов (10 и 24 декабря 2011 г.) динамика протеста выглядела чрезвычайно оптимистичной для сторонников перемен и крайне тревожной для власти. В стремлении погасить протестную волну Кремль срочно призвал в обойму кандидатов в президенты олигарха Михаила Прохорова (который внезапно заявил о своем намерении баллотироваться 13 декабря) и внес некоторые квазилиберальные изменения в избирательное законодательство (о соответствующей инициативе Дмитрия Медведева было объявлено 23 декабря). В этих условиях большинство Оргкомитета настаивало на приоритете лозунга «За честные выборы», имея в виду, что на предстоявших в марте 2012 г. президентских выборах удастся не допустить победы Владимира Путина в первом туре и на растущей волне протестных настроений добиться от власти дальнейших уступок. При этом под «честными выборами» подразумевалось, прежде всего, обеспечение точного подсчета голосов и соответствие ему официальных результатов. На очевидное обстоятельство, что в выборах участвуют лишь тщательно отобранные самим Кремлем кандидаты, апологеты лозунга «За честные выборы» попросту закрывали глаза, неявным образом подразумевая, что требования должны быть реалистичными и не следует быть чрезмерными радикалами.
Любое расширение повестки протеста в этой логике выглядело неуместным. Темы, связанные с социальными требованиями и с проблемами федерализма, как правило, не попадали в фокус внимания главных спикеров Оргкомитета — за что они подвергались критике со стороны политизированных коллег (прежде всего, соответственно, левых и националистов), однако медийного веса и харизмы последних явно не хватало для того, чтобы изменить положение дел.
Проблема столичной локализации протеста не слишком смущала Оргкомитет: большинство его членов действительно считали, что «революции делаются в Москве», — причем это касалось как «неполитиков», так и «политиков». Когда летом 2012 г. лидеры протеста запоздало признали необходимость создания выборного координационного органа, то при обсуждении его формата практически единогласно отвергли идею регионального представительства.
Разумеется, само по себе квотирование мест для «представителей регионов» в федеральных оппозиционных структурах вовсе не является гарантией выхода протеста за пределы Москвы или, в лучшем случае, нескольких мегаполисов. Практика партийной (в т.ч. и оппозиционной) бюрократии, которая была слишком хорошо известна «политикам» Оргкомитета, создала устойчивые стереотипы: «регионалы» — это, прежде всего, финансовая нагрузка (как минимум, оплата проезда на федеральные мероприятия), отчасти оправданная лишь при конфликтных голосованиях на съездах, а содержательная проблематика, которую олицетворяют эти люди, всегда или почти всегда сводится к их неуклюжим и тщетным попыткам обратить на себя внимание.
Шанс на выход из этого порочного круга заключался в том, чтобы проблемы регионализма и федерализма стали центральными благодаря целенаправленным личным усилиям наиболее известных и авторитетных лидеров протеста. Заметим, что подобным же образом обстояло дело с социальной проблематикой, которую молчаливо уступали немногочисленным левым, и в результате она оставалась практически вне медийного пространства. Все это и создавало благоприятные поводы для официальных пропагандистов, которые, несколько растерявшись в декабре 2011 г., уже через несколько недель вооружились темниками про «норковые шубы» и про горячо любящий Владимира Путина «простой народ» (известное заявление начальника цеха «Уралвагонзавода» Игоря Холманских «мы с мужиками готовы выйти сами, чтобы навести порядок» было сделано еще 15 декабря, однако в полном объеме эта тема получила свое развитие на массовых «путингах» в феврале 2012 г.)
Сейчас представляется маловероятным, что Оргкомитет «За честные выборы» смог бы добиться значительного расширения социальной базы протеста в случае, если бы решился на радикализацию лозунгов и использование новых тем в своей риторике. Скорее всего, для подобного развития событий были нужны другие лидеры, которых новые протестанты оказались не в состоянии выдвинуть. В результате венцом усилий Оргкомитета стало создание подчеркнуто аполитичной Лиги избирателей, которой в марте 2012 г. ничего не оставалось, кроме как признать победу Владимира Путина (разумеется, «при отдельных нарушениях») и тихо сгинуть в анналах истории.
В некотором смысле справедливым будет обобщение о том, что для системных изменений в не сложилось достаточных условий, — однако, с другой стороны, нет никаких сомнений в том, что сторонники перемен могли добиться большего. О неиспользованном зимой 2011-12 гг. потенциале убедительно свидетельствуют новый всплеск уличного протеста 6 мая 2012 г., яркая кампания по выборам Координационного совета оппозиции осенью 2012 г. и, в особенности, столичная мэрская кампания Алексея Навального летом 2013 г. Вместе с тем, даже и в этих значительных событиях проявилась «москвоцентристская» тенденция, которую, в будущем, так или иначе, придется преодолевать.
Полезно вспомнить, что митинги «снежной революции» проходили не только в Москве, но и в Санкт-Петербурге, Новосибирске, Петрозаводске и ряде других городов. Причем белые ленты там легко сочетались с собственной региональной символикой и требованиями – но московские «лидеры протеста» этот факт особо не замечали.
Следует иметь в виду, что в любом «постпутинском» сценарии — даже самом благоприятном с точки зрения «европейского выбора» России — значительная часть регионов окажется под контролем сил, которые будут воспроизводить авторитарные практики, по крайней мере, на своем уровне. Самостоятельно противостоять им сторонники демократических перемен в этих регионах, скорее всего, не смогут, — а изменений в Москве, Санкт-Петербурге и еще 2-3 крупных городах для всей страны может оказаться недостаточно. Системный подход к этой проблеме должен начинаться с включения регионализма и федерализма в список приоритетных для оппозиции тем.
